Дэвид Кек - Пора предательства

— Я не сражаюсь на турнирах, — проговорил Лендест.

Дьюранд разинул рот. Вся площадь сдавленно ахнула.

Кони переступали с ноги на ногу. Дьюранд услышал, как скрипнула толстая кожаная перчатка — Радомор сжал кулак. На площади начало темнеть — как будто ярость герцога высасывала свет из воздуха.

— Вы отказываете мне? — прошипел он.

— Лорд Радомор, если разочарование, что я принес вам, невыносимо, вы вольны удалиться. Если же вы предпочтете остаться, для вас и ваших людей хватит места в наружном дворе.

Радомор с отвращением скривился.

Тогда-то Дьюранд и заметил двух черных чернецов-Грачей, осклабившихся втеки у дороги. Один из них махнул молодому рыцарю и повел в его сторону бровью.

Шествие вступило через светлые ворота в просторный двор замка. Радомор чуть отступил в сторону, позволив гиретцам пройти. За ними молча хлынула толпа гостей. Шатры, пестревшие под стенами, казались останками загубленного праздника.

Герцог шагал напряженно и неловко, точно его тащили на веревке. Глаза Ламорика блуждали, устремленные в землю, ни на миг не останавливаясь на брате. Альмора сперва прыгала от радости — брат приехал, собралось столько рыцарей и ослепительных дам, во дворе полно лошадей, — но потом и она притихла.

Радомор двинулся вслед за всеми. Когда свита Абраваналя скрылась за воротами, ведущими во внутренний двор, и прошествовала в тень башни Гандерика, часть из воинов Радомора принялась разбивать шатры среди прочих.

Лепестки тысяч подснежников так и остались лежать в корзинах, не осыпав шествие. Жрецы загоняли в зал детский хор, не спевший праздничных песен. Небесное Око село вдали за городом.

Пропели трубы. Абраваналь вздрогнул, и шествие вступило в залитый заревом свечей Расписной Чертог: пиршественный зал башни Гандерика. Барабан, гобой и волынка возвестили вход правителя города.

— Как ты мог? — прошептал Ламорик.

Лендест вел жену и сестренку. Он пригнулся к уху брата:

— Я повелитель этого королевства, а не какой-нибудь там странствующий поединщик.

— Зато про меня этого не скажешь, — произнес Ламорик.

Лендест несколько мгновений молчал, помогая Альморе взобраться на ступени, что вели к высокому столу.

— Наглость этого человека и моя собственная гордость, — прошептал он, — не заставят меня забыть о долге.

Дьюранд не слышал продолжения разговора. Ему и остальным членам насквозь промокшего отряда Ламорика не нашлось места за высоким столом. Лысый слуга, беспрестанно кланяясь, провел их мимо длинных скамей к нижнему концу зала и редким пустующим местам близ входа для слуг.

Соседями Дьюранда были Гермунд и Оуэн.

— Словно все это потому, что я сказал: мол, ни из одного его начинания ничего не выйдет, — промолвил Гермунд.

— Что-что? — опешил Оуэн.

— У колыбели Радомора. Эх, и чего я не придержал язык! — Скальд задумчиво потер подбородок. — Но этот шаг, конечно, загадка. Он, полагаю, еще услышит об уловке короля. Весь Великий Совет услышит. Гонцы, наверное, уже в пути. Пойдут разговоры. А Радомор торчит тут, в Гирете, разыгрывает из себя шута горохового.

Радомор и его свита вошли в Расписной Чертог последними из высокорожденных и, прежде чем прошагать к отведенным им местам, миновали высокий стол. Радомор был угрюм и могуч, как дикий бык. Его Грачи усмехались.

— Что за игру он затеял? — пробормотал Гермунд.

Все до единой поверхности в просторном зале были украшены свежими росписями. С потолка свисали полотнища, на каменных стенах красовались трофеи, щиты и канделябры. Высоко под сводами зала сияли ало-золотые узоры куполов и замковых камней. Гербы давным-давно ушедших родов и героев висели на исконных своих местах. Сколько раз Дьюранд ночевал под этими сводами!

— Радо бросает вызов — и что затем? — вслух поинтересовался Гермунд.

Когда все собравшиеся — добрых две сотни рыцарей — выстроились у скамей, слуги накрыли столы скатертями и принялись разносить кувшины и полотенца для омовения рук.

— Лендест соглашается. Радомор разделывает его, как отчим пасынка, или даже убивает. — Кто-то поставил на стол перед ними чашу для омовения. — Спасибо, парень, — поблагодарил скальд, споласкивая руки в воде. — Прямо вот тут он отбивает руль у кормчего Гирета. Верный соратник короля выходит из строя. Отлично.

Выше вдоль зала целый длинный стол отливал зеленью ирлакских ливрей. Вся свита герцога переняла герб и цвета своего господина; единственным исключением стали два чернеца.

— Если Лендест говорит «нет», — продолжал Гермунд, — как он предстанет перед сановниками? Как будет выглядеть в глазах тех, кто идет за ним? Слабаком, трусом. Этот вызов — хитроумный политический трюк.

Музыка стихла. В верхней части зала поднялась высокая фигура в золотом парчовом облачении. Патриарх Акконеля обвел зал взглядом морского орла. Борода его сияла, точно серебряное полотно.

Гермунд прищурил один глаз.

— Посмотрим-посмотрим, что скажет новым гостям старый отец Оредгар.

Патриарх набрал в грудь воздуха.

— Пэры Эрреста. Лорды, дамы и слуги. Сыновья и дочери Аттии, выслушайте того, кто знает силу Небесного Владыки.

По слову Создателя его, Сердан Путешественник велел построить корабли в количестве достаточном, дабы перевезти всех, кто последует за ним из содрогнувшегося Островного королевства. Собственное свое судно он назвал «Колыбель» и водрузил на нем Трон Орехового дерева. Как повелел Владыка Небесный, он поднял парус и поплыл навстречу заре.

Один из соратников Радомора начал кашлять. Дьюранд заметил, что свита угрюмого герцога ухмыляется.

Патриарх обратил пронизывающий взор на ирлакцев и воздел длань с длинными острыми пальцами. На столе перед ним сверкала роскошная солонка дома Гандерика: высокий корабль из драгоценного металла.

Патриарх схватил со скатерти безделушку.

— Но Западное море широко, и «Колыбель» плыла много дней. Сказано в легенде, что сыны Аттии познали жажду. Иные отчаивались и не надеялись уж достичь дальних гаваней; капитаны повернули обратно к закату. Дни складывались в недели. Последние крошки были съедены, последние капли выпиты. Кое-кому казалось, что их ведут наугад, что Сердан Путешественник лишился рассудка в войнах, что остались у него за спиной. Вновь и вновь отсоединялись от них корабли — теперь уже так далеко, что и не могли вернуться домой. Наконец, когда забрезжил сороковой рассвет, вахтенный «Колыбели» заметил Предел Волн.

Игрушечный кораблик сиял над двумя сотнями рыцарей. Старец с лязгом опустил солонку на стол перед Абраваналем.

— Сердан был избранником Небес. Мы все — отпрыски верных. Наша кровь — их кровь. Что стало с теми, кто послушал мятежных капитанов и повернул обратно? Что стало с теми, кто рассеялся при первых же уколах голода? Они до сих пор затеряны. До сих пор терпят голод.