Дэвид Кек - Пора предательства

Абраваналь убрал с лица пряди волос.

— Так вот кто явился говорить с нами? Вот, каких послов он шлет, этот человек, женившийся на моей дочурке?

За мощеной площадью двигались в тени на крышах домов силуэты людей. Руки у них были заняты.

Ламорик шагнул к решетке, готовый к отпору. В то же мгновение, как молодой лорд сдвинулся с места, Паладин вскинул к небу свой смертоносный клинок. И за спиной у него, за площадью, разразился самый настоящий ад.

Волна жара и света ударила в лица стоящим на ступенях. Однако в пламени этом можно было кое-что разглядеть: гнусные письмена, выведенные на захваченных зданиях. «Выдайте герцога и всю его семью — останетесь живы».

Абраваналь резко повернулся, глядя на освещенные пламенем лица стражников, нищих и горожан; вскоре рассказ о том, что они видели, облетит всю собравшуюся в тенях толпу: тысячи людей, запертых меж камнем и пламенем.

На площади разворачивали знамена с леопардом войска Ирлака, готовые рвануться вперед. Гигант Паладин протяжно взвыл, а над башней Гандерика раздались рыдания. Каждая огромная буква послания Радомора была начертана кровью.

Они возвращались через темные дворы и коридоры, изо всех углов которых выглядывали внимательные глаза. Но Дьюранд не мог заставить себя вернуться в маленькое святилище. Ища хоть немного простора и воздуха, он взбирался все выше по башне — мимо перешептывающихся на лестницах оруженосцев, пажей и горничных.

И чем выше он поднимался, тем громче становился вой. Дьюранд им дышал.

Последний шаг вывел его из темноты лестницы к пылающим отсветами огня укреплениям. За стенами замка горел Акконель. Отряды всадников двигались сквозь тьму, швыряя факелы в каждое открытое окно, — и ад распространялся все дальше и дальше. А к воротам текла толпа. Очень скоро все до единого горожане, надеявшиеся спрятаться и отсидеться в подвалах, будут выгнаны из укрытий безжалостным огнем.

Дьюранд зажмурился. Если бы Радомор одолел Ламорика или увез его в Ферангор, улицы древнего города сейчас спали бы мирным сном. Если бы король заточил Ламорика в Орлиной горе или Ламорик погиб перед воротами, Радомор не потревожил бы этот город.

А какая часть вины за катастрофу лежит на нем, Дьюранде? Он ведь внес свой вклад в спасение Ламорика — а теперь вот задумался о цене, которую пришлось — и еще придется — заплатить. Невыносимые мысли.

Вой звучал все громче. Дьюранд посмотрел вниз. Толпы народа спешили, обгоняя пожар, найти спасение в гавани. Однако в мгновение ока пламя перекинулось на гавань.

— Воинство Преисподней! — ахнул Дьюранд, когда густой дым скрыл от его глаз жуткую картину.

Через некоторое время ветер слегка рассеял дым, и молодой рыцарь увидел лишь странную рябь на стенах, ведущих к озеру — как будто с укреплений свешивали постиранное белье. Когда эта «стирка» свалилась в воду, Дьюранд наконец понял: то были люди — мужчины, женщины и дети. Это они падали с высоких стен. Они спускали друг друга вниз, насколько хватало рук, — но стены были добрых десяти фатомов вышиной, и кто знал, что ждало внизу: вода или каменные причалы.

Дьюранд вспомнил жестокое предложение Радомора. Сколько жизней можно было спасти, просто-напросто вышвырнув за стены Абраваналя и его родных? Еще одна невыносимая мысль.

За спиной у Дьюранда хлопнула дверь. Обернувшись, он увидел, что Дорвен смотрит на окутанное дымом небо.

— Как Альмора?

Дорвен слабо улыбнулась.

— Очень занята заботами о детях и лошадях. И о том кто будет за ними приглядывать.

— Вряд ли за конями будет хороший уход.

— Я подгадала, чтобы патриарх ей все объяснял.

— Оредгар? У старого жреца такой взгляд… Как посмотрит, недолго и поседеть.

— Альмора в него прямо впиявилась. По-моему, она думает, у патриарха на все найдется ответ.

— Не удивлюсь, коли так оно и есть.

Дорвен направилась к парапету.

— Как быстро распространяется пламя.

— Не смотри.

Она остановилась, когда отсветы зарева коснулись ее лица.

— Помню, как я впервые попал в Акконель, — произнес Дьюранд из тени. — Мне было тогда лишь семь зим отроду — и все их я провел в горах, подле материнской юбки. Меня привез оттуда один из рыцарей моего отца. Стояла весна — совсем как сейчас. Я был привязан сзади к седлу моего провожатого, почти незнакомца. Помню Бейндрол — такой широкий в зеленой долине. Помню Ротсильвер — точно снежная корона на холме. И наконец — Акконель на Сильвемере. Высокие стены, аза ними — паруса.

Все это теперь было объято тьмой и огнем.

— Мать и отец говорили мне, что я буду служить герцогу, и я наслушался от скальдов всяких героических песен. Но отцовский посланник ссадил меня во дворе у башни Гандерика — в толпу из пятидесяти оборванных мальчишек — все, по большей части, старше меня, все из ярких низинных замков. Помнится, первое время я был очень одинок — сплошные подбитые глаза да ободранные костяшки пальцев.

Но город! Здания в нем простояли уже тысячу зим: замок, мосты, стены, ворота, храмы. И всегда находилась добрая душа, которая тебе про все расскажет — когда вырыт каждый колодец, кто его вырыл и почему иной раз зимним вечером поблизости можно увидеть Деву из Утраченных душ.

Порыв ветра с крыш принес едкий запах гари.

Глядя наружу, Дорвен рассеянно заправила под покрывало на голове выбившийся локон. В глазах ее сверкали отблески пламени.

— Радомор направит против замка всю свою мощь. Когда огни угаснут, он выведет осадные машины. У нас мало еды. И теперь, когда город захвачен, люди начнут слабеть.

Довольно изящный способ описать царящие вокруг океаны ужаса и отчаяния.

— Возможно, скоро придут бароны Абраваналя.

Дорвен глядела на огни вдали. Горящие угли взлетали до самых небес.

— Всегда легко заглянуть вглубь себя, — промолвила она. И после затянувшейся паузы добавила: — Куда труднее видеть что-то помимо собственных мелких тревог.

С улиц по-прежнему неслись крики и вой.

— Ламорик шагнул в самое сердце защиты города, — сказала Дорвен.

— Он проявил себя как великий командир.

— Все, за что он так боролся, само упало ему в руки, нежданно-негаданно.

Дорвен не сводила огромных глаз с пламени, на коже ее сияли золотистые отсветы.

— Когда мы бежали из Эльдинора, твой скальд сказал, что там, на Орлиной горе, не было никого из Монервея. Мимоходом заметил. Поистине странно, как такая короткая фраза способна запасть в голову, заполонить мысли. Где был мой брат? Отец наверняка послал бы туда Морина. Несчастный случай в дороге? Или же он просто-напросто догреб до острова уже после нас? Распознал ли приготовленную Рагналом западню, сумел ли спастись? Погиб ли в пути? Он мой брат, а я ничего о нем не знаю.