Даниэл Уолмер - Чаша бессмертия

Когда, стоя под деревом, в низко надвинутой на глаза шляпе Шумри помахал Конану, у них уже было все собрано и приготовлено в дорогу. Узнав, что «Кельбо-странник» и его жена собираются добираться до столицы пешком, селяне тут же привели вороного жеребца Конана, оставленного им в залог за лодку. Жеребец был в прекрасной форме, он горячился, покусывал узду и рвался вскачь, застоявшись в конюшне, и Шумри, надо сказать, взгромоздился на него с некоторой опаской. Пока он раздумывал, где удобнее и безопаснее будет сидеть Илоис — спереди от него или сзади, как те же добрые люди привели гнедую, легконогую кобылку, вручив Илоис повод и отмахиваясь обеими руками от слов благодарности. Хотя кобылка и проигрывала аквилонскому красавцу в чистокровности, величине и стати, но она была вполне ходкой и выносливой.

Немного посовещавшись, детей решили оставить на временное попечение одной из семей, где было своих сорванцов не то семь, не то девять, и парочка лишних не могла бы существенно потеснить их или побеспокоить. Добрые люди приняли малышей с радостью. Но лишь только Шумри и Илоис отдалились на бодро рысящих скакунах на расстояние пятисот шагов от селения, как их ожидало существенное потрясение. Их беспутные дети как ни в чем не бывало сидели впереди них на обочине, рисуя большими пальцами ног в дорожной пыли замысловатые узоры. Причем они совсем не выглядели запыхавшимися и уставшими, каковыми должны были быть, если учесть, что они неслись во весь дух по лесу параллельно дороге, чтобы обогнать верховых родителей.

Впрочем, потрясение было скорее приятным, чем неприятным, хотя Шумри и Илоис, конечно же, попытались этого не показать. После коротких и не слишком грозных междометий пришлось посадить малышей впереди себя и продолжать путь уже вчетвером.

В Кордаве они остановились на самом дешевом постоялом дворе. Хозяин его с большим подозрением оглядел вороного жеребца, явно краденого, да еще из весьма знатных конюшен, но ничего не сказал, лишь отвел красавцу коню самое дальнее и темное стойло.

Еще в дороге Шумри и Илоис непрерывно обсуждали, что следует им предпринять в первую очередь для спасения попавшего в беду друга. Чтобы вызволить Конана из тюрьмы, нужно было много денег для подкупа охранников, они же не имели почти ничего. На острове не было возможности зарабатывать, да и не было нужды откладывать на черный день. Впрочем, Шумри недаром прихватил с собой лютню и дудочку из красного дерева, вырезанную и подаренную ему в свое время гостившим на острове вендийским музыкантом. Конечно, он не надеялся, что за его музицирование на пыльной, суматошной базарной площади Кордавы ему будут бросать полновесные золотые. Горсть медяков за день напряженного труда — на большее нечего было и рассчитывать. Его воодушевляла не перспектива жалких медяков, но достаточно безумная надежда, что произойдет чудо, подобное тому, которое свело Конана и вендийского музыканта. Тем же способом, какому он учил гостивших у него странников, Шумри надеялся разыскать Торги, капитана их «Адуляра», с которым развел их плавучий островок в Западном океане два с половиной года назад. Торги, коренной зингарец, был единственным человеком, который мог бы реально помочь им сейчас — и советом, и верной своей рукой. Главное же, продав «Адуляр» за хорошие деньги, можно было бы скупить всю кордавскую тюрьму сверху донизу.

Илоис всегда поддерживала его стремления и надежды, даже самые безумные. Так было и на этот раз. Со своей стороны она предложила — пока Шумри с рассвета до заката веселит своей музыкой базарный народ — предпринять поездку на родину, в Немедию, и попытаться достать денег там. Ведь в Бельверусе осталось немало ее родственников, весьма небедных, там живут с бывшим мужем ее дети, уже совсем выросшие… Но Шумри отверг этот вариант. Во-первых, для детей и родственников она давно уже чужая, и вовсе необязательно, что они бросятся осыпать ее деньгами для спасения киммерийского варвара, обвиненного зингарским королем в чернокнижии. Во-вторых, путь в Немедию неблизкий, у них же на счету каждый день. В любой день на рассвете может раздаться стук топоров плотников, сооружающих на тюремной площади зловещий помост.

И вот тогда к Илоис, не желавшей оставаться бездеятельной и безучастной, пришла мысль добиться аудиенции у Еe Величества королевы Зингарской. Она поговорит с ней, как женщина с женщиной. Она найдет самые убедительные, самые проникновенные слова…

Несмотря на скепсис мужа (дети от ее плана были в восторге), она начала деятельные приготовления. Главная трудность заключалась в одежде — на Илоис было лишь простое льняное платье, обтрепавшееся за время пути. С помощью Рыжика ей удалось соорудить затейливую высокую прическу, совсем такую же, что носили знатные зингарские дамы. Эта прическа в сочетании с тонкостью и благородностью черт лица и горделивой осанкой, а также с безупречными манерами, несмотря на бедное платье, придавали Илоис вид настоящей, кровной аристократки. Убогость платья тоже, в конечном счете, оказалась кстати: Илоис решила растрогать королеву рассказом о себе как о дочери знатного немедийского барона (кем она, на самом деле, являлась), волею судьбы пережившей страшные бедствия и оказавшейся на грани нищеты.

Прежде чем встречаться с королевой, Илоис постаралась как можно больше узнать о характере, вкусах и пристрастиях Ее Величества. Ей удалось разговориться с поставщиками королевского двора, оказавшимися соседями по постоялому двору, а также с парой-тройкой всезнающих рыночных торговок. Беседа с женой хозяина постоялого двора, женщиной умной и наблюдательной, также оказалась полезной. Илоис узнала, что королева не блещет особым умом, нрав же имеет напористый и властный. Бедняга Фердруго ни одно важное решение не принимает, предварительно не посоветовавшись с ней, и оттого-то (как шепчут злые языки при дворе) нередко его решения поражают всех своей абсолютной нелогичностью и пристрастностью. Сама о себе королева высокого мнения и любит, когда придворные подчеркивают глубину и утонченность ее натуры, художественный вкус и чувствительность. Качества эти проявляются, в частности, в одежде совершенно немыслимых фасонов и расцветок, которую она меняет по восемь раз на дню. Ее Величество обожает своего единственного сына, наследника престола, великовозрастного оболтуса, похожего на нее и внешне, и характером. Также она верит снам, предчувствиям, знакам судьбы, знает все приметы, как дурные, так и счастливые, и тщательно соблюдает их. Понравиться ей проще простого: надо лишь чаще восхищаться ее умом, вкусом и проницательной глубиной прекрасных глаз. Заслужить ее гнев и впасть в немилость еще проще: стоит лишь один-единственный раз ей возразить…