Стивен Эриксон - Память льда

Не задержавшись в вестибюле, Итковиан щитом, словно бронированным кулаком, распахнул двойные створки дверей. За ним ворвались отделения, занимая всю ближайшую сторону длинного, сводчатого зала.

К ним поворачивались лица. Со всех концов стола вскакивали тощие, оборванные типы. Зазвенела посуда, на пол посыпались кости. Дико завопила женщина со всклокоченными волосами, бросилась к сидящему на Джеларкановом троне юнцу.

— Дорогая Мама, — проскрипел этот человек, протягивая ей светлую, запятнанную жиром руку, но не сводя глаз с Итковиана, — успокойся.

Она схватила его руку своими, упала на колени, всхлипывая.

— Это просто гости, Мама. Увы, пришедшие слишком поздно, чтобы разделить наш… королевский ужин.

Кто-то визгливо захохотал.

В центре стола находилось громадное серебряное блюдо, в котором разжигали костер из картинных рам и ножек кресел. Сейчас почти всё обратилось в уголья. На них лежали остатки ободранного, закопченного с нижней стороны тела. Отрубленные по колено ноги были связаны медной проволокой. Руки отрублены у плеч, но перед этим тоже перетянуты. Голова разбита и обуглена.

Ножи срезали куски мяса со всех частей трупа — с лица, спины, груди, бедер, ягодиц. Но это, понимал Итковиан, не был пир голода. Тенескоури в зале выглядели гораздо упитаннее всех ранее им встреченных. Нет, все это было торжеством. Позади трона, в тени, возвышался сделанный из двух копий косой крест. С натянутой на нем кожей принца Джеларкана.

— Добрый принц был мертв, когда мы начали готовить, — сказал юнец на троне. — Мы же не жестоки… намеренно. Ты не Брукхалиан, потому что Брукхалиан мертв. Ты должен быть Итковианом, так называемым Надежным Щитом Фенера.

Из-за трона появились сирдомины в доспехах и меховых плащах, скрывающие лица под черными решетками шлемов. В руках они держали тяжелые секиры. Четверо, восемь, дюжина. Двадцать. Появлялись все новые.

Сидящий на троне ухмылялся. — Твои солдаты смотрят… устало. Не готовы к такой важной задаче. Ты знаешь меня, Итковиан? Я Анастер, Первенец Мертвого Семени. Скажи, где жители этого города? Что вы с ними сделали? О, дай сам догадаюсь. Они скрываются в тоннелях под поверхностью улиц. Охраняемые горсткой гидрафов, ротой — другой твоих Серых Мечей, кем-то из Гвардии принца. Думаю, там же затаился и принц Арард. Какой стыд. Мы так долго ждали его. Ну, мы продолжим поиски входов. Их найдут. Надежный Щит, Капустан должен быть вычищен… хотя, увы, ты не увидишь этого славного дня.

Итковиан поглядел на юного человека и увидел то, чего не ожидал увидеть. — Первенец, — ответил он. — В вас отчаяние. Я возьму его на себя, сир, и тем сниму с вас тяжкую ношу.

Анастер подскочил, как будто Итковиан ударил его. Забрался на сиденье трона, поджал колени, скривил лицо. Рука схватилась за обсидиановый кинжал на поясе — и отдернулась, словно камень был раскален.

Его мать взвизгнула, вцепилась в простертую руку. Он с рычанием вырвался. Она свилась в клубок на полу.

— Я не твой отец, — продолжал Итковиан, — но я буду, как он. Выпусти поток, Первенец.

Юнец смотрел на него, оскалив зубы. — Кто… кто ты такой? — зашипел он.

Капитан выступила вперед. — Мы прощаем ваше невежество, сир. Он — Надежный Щит. Фенер ведает горе, так много горя, что не способен его вынести. Потому он избирает сердце человека. Закаленное. Смертную душу, вбирающую в себя страдания мира. Защиту. Надежный Щит.

Эти дни и ночи стали свидетелями горя и великого позора — и вы познали их, я вижу по глазам. Вы же не станете обманывать себя самого?

— Ты не сможешь, — сказал Итковиан. — Отдай мне свое отчаяние, Первенец. Я готов понести его.

По всему залу разнесся вопль Анастера. Он вскарабкался на саму спинку трона, обхватил себя руками.

Все глаза были на нем.

Никто не шевелился.

Задыхающийся Первенец уставился на Итковиана. И замотал головой. — Нет, — простонал он, — ты не можешь знать моего… моего отчаяния.

Капитан шикнула: — Это дар! Первенец…

— Нет!!!

Итковиан видимо ослаб. Конец меча опускался, колебался. Рекрут подскочила, чтобы поддержать своего Надежного Щита.

— Ты не унесешь! Не унесешь!

Капитан посмотрела на Итковиана широко распахнутыми глазами: — Сир, я не могу…

Надежный Щит покачал головой, медленно выпрямляясь. — Нет, я понял. Первенец — в нем нет ничего, кроме отчаяния. Без него…

Он ничто.

— Я хочу, чтобы их убили! — вдруг заорал Анастер. — Сирдомины! Убить всех!

Сорок сирдоминов выступили из-за стола.

Капитан прорычала команду. Первый ряд ее солдат разом опустился на колено. Второй ряд поднял самострелы. Зал пересекли двадцать четыре стрелы. Ни одна не прошла мимо.

Со стороны боковых входов полетели еще стрелы.

Первый ряд солдат встал, поднял мечи.

На ногах оставались только шесть сирдоминов. Пол под них ногами покрывали тела, корчащиеся или уже неподвижные.

Сидевшие за столом тенескоури убегали в дверцу позади трона.

Анастер достиг ее первым, мать неслась на шаг позади него.

К Итковиану подскочил сирдомин.

Со мной еще не покончено.

Сверкнуло лезвие его меча. Голова полетела с плеч. Скользящий удар рассек чешую кольчуги и широко раскрыл брюхо второму сирдомину.

Снова звякнули арбалеты.

У Серых Мечей не осталось противников.

Надежный Щит опустил меч. — Капитан, — сказал он через миг. — Возьмите тело принца. И снимите кожу с креста. Нужно вернуть Джеларкана на его трон, на его законное место. Мы задержимся в этой комнате. На время. Во имя принца.

— Первенец…

Итковиан поглядел ей в глаза. — Мы встретимся снова. Я его единственное спасение, сир, и я его не упущу.

— Вы Надежный Щит, — отвечала та уважительно.

— Я Надежный Щит. Я горе Фенера. Я горе этого мира. Я выстою. Я вынесу все, потому что с нами еще не покончено.

Лихорадочно — горячая, неровная шкура двигалась, словно наполненный камнями мешок. Тело Матроны сочилось кислым жиром. Он пропитал рваную одежду Тука Младшего. Малазанин скользнул в складки живота громадной, обрюзгшей К'чайн Че'малле, которая заскреблась по песчаному полу, еще яростнее сжимая его в объятиях.

В пещере царил мрак. Искорки света принадлежали только его мозгу. Иллюзии, которые могли быть воспоминаниями. Рваные, расчлененные сцены. Покрытые желтой травой холмы под теплым солнцем. Фигуры в самом углу его поля зрения. Некоторые в масках. Одна — всего лишь мертвая кожа, натянутая на прочные кости. Другая… красота. Совершенство. Он не верил в их реальность. Их лица были лицами его безумия, подплывавшими все ближе, виснущими у него на плечах.