Стивен Эриксон - Память льда

Ходунок замер, нагнулся, подняв одну руку. Дважды махнул.

Паран и шедший за ним солдат поспешили к воину — Баргасту.

Они достигли северных постов Панниона. Этот лагерь был беспорядочным, лишенным организации, плохо огороженным и еще хуже охраняемым. Личные вещи кучами валялись вдоль тропок, между рвов и траншей; на скорую руку сооруженные палатки стояли вкривь и вкось. Воздух смердел от неудачно расположенных выгребных ям.

Трое мужчин еще несколько секунд осматривали сцену, затем отступили к остальным. Взводные сержанты вышли вперед. Образовалась тесная группа.

Штырь, который ходил с Параном и Ходунком, начал первым. — База средней пехоты, — прошептал он. — Две роты небольшой численности, два знамени…

— Двести человек, — согласился Ходунок. — По большей части в палатках. Больные, раненые.

— Большей частью больные, посмею сказать, — заявил Штырь. — Судя по запаху, дизентерия. Эти паннионские офицеры не ценят фекалий. Кинули больных на произвол судьбы, раз они не могут сражаться. Думаю, остальные в городе.

— За воротами, — буркнул Ходунок.

Паран кивнул. — Перед входом масса тел. Тысяча трупов, может и больше. Не вижу ни заграждений, ни охраны. Самоуверенность победителей.

— Мы пройдем через пехоту, — пробурчал сержант Дергунчик. — Штырь, как у тебя и прочих саперов с морантскими припасами?

Коротышка ухмыльнулся: — Снова осмелел, Дергунчик?

Сержант скривился. — Это ж бой, а? Ответь на мой вопрос, солдат.

— У нас много всего. Хотя не отказался бы от тех металок, что делал Скрип.

Паран мигнул, вспоминая громадные самострелы, которые Скрипач и Еж использовали для увеличения дальности полета долбашек. — Разве у Ежа такой нет?

— Этот идиот ее сломал. Ну, долбашки мы используем, но только для засева. Сегодня ночь жульков. Горелки дадут слишком много света — враг увидит, как нас на самом деле мало. Жульки. Пойду соберу парней и подружек.

— Я думал, вы маг, — пробормотал Паран, когда солдат повернулся, уходя в сторону ожидающих взводов.

Штырь оглянулся. — Я и есть маг, капитан. И еще сапер. Смертельная комбинация, а?

— Смертельная… для нас, — хмыкнул Дергунчик. — Она и еще твоя клятая власяница…

— Э, а сгоревшие клочья волос снова отросли. Заметил?

— Иди к солдатам, — приказал Ходунок.

Штырь начал собирать саперный взвод.

— Итак, мы прорвемся через них, — сказал Паран. — С жульками это не проблема, но потом на нас насядут те, что с флангов…

Снова подошедший Штырь хмыкнул: — Для этого мы и посеем долбашки, капитан. Две капли на воск. Десять ударов сердца. Крикнем 'беги', и при этом крике вам лучше так и сделать. И быстро. Если вы будете к ним ближе тридцати шагов, станете шпигованной печенкой.

— Вы готовы? — спросил у Штыря Ходунок.

— Да. Нас девять, так что рассчитывайте на полосу шириной тридцать шагов.

— Оружие наизготовку, — приказал Баргаст. Подошел к Штырю, схватил его за власяницу, подтянул к себе. Оскалился. — Без ошибок.

— Без ошибок, — согласился тот, вздрогнув, когда Ходунок лязгнул заточенными зубами в дюйме от его глаза.

Миг спустя Штырь и восемь его товарищей — саперов двигались к вражеским порядкам, бесформенные в капюшонах и дождевиках.

Парана снова отвлекло чье-то присутствие. Он как мог старался убрать его из разума. В желудке забурлила кислота, обещая приступ боли. Он глубоко воздохнул, стараясь успокоиться. Когда зазвенят мечи… это будет мой первый раз. За все это время — первый бой…

Вражеские пехотинцы сгрудились кучками человек по двадцать у ряда костров, расположенных на единственном в их лагере возвышении — на чем-то вроде дорожной насыпи, шедшей вдоль городской стены. Паран решил, что полоса шириной в тридцать шагов снесет три таких кучки.

И более сотни паннионцев останутся способны ответить. Окажись у них толковые командиры, дела обернутся плохо. Но будь у них хоть один толковый офицер, взводы не сгрудились бы на одном месте…

Саперы слились с землей. Капитан их больше не видел. Сжимая рукоять меча, он оглянулся через плечо на оставшихся Сжигателей. Впереди стояла Хватка, с выражением страдания на лице. Он хотел спросить, что с ней не так, когда ночь озарили взрывы. Капитан резко развернулся.

В разметанных кострах корчились тела. Ходунок издал заливистый клич.

Сжигатели мостов ринулись вперед.

Взорвались еще жульки, теперь по сторонам прохода, роняя испуганных, столпившихся солдат в близлежащие костры.

Паран увидел темные силуэты саперов, направляющихся вперед, ползущих среди мертвых и умирающих паннионцев.

В руках дюжины Сжигателей — стрелков звякнули самострелы.

Им ответили вопли.

Сжигатели во главе с Ходунком вошли в выжженный проход, пробегая мимо саперов, согнувшихся над более массивными долбашками. По две капли кислоты на восковые печати в отверстиях глиняных гренад.

Хор тихих посвистываний.

— Беги!

Паран чертыхнулся. Десять ударов сердца вдруг показались совершенно ничтожным отрезком времени. Долбашки были самыми мощными из морантских припасов. Одна способна сделать непроходимым перекресток четырех улиц. Капитан побежал.

Сердце чуть не выскочило из груди, когда он посмотрел на ворота впереди. Тысячи тел зашевелились. О, проклятие! Они не мертвы. Спали. Ублюдки дрыхли!

— Ложись, ложись, ложись!

Слова были на малазанском, голос — Ежа.

Паран медлил, пока не увидел Штыря, Ежа и прочих саперов, спешащих с долбашками в руках. Прямо вперед. В гущу тенескоури, толпящихся между воротами и их отрядом. Затем они бросились на землю.

— О, Худ! — Капитан сам упал, пополз через жидкую грязь, отпуская меч и зажимая обеими руками уши.

Земля выбила из него дыхание, подбросила ноги к небу. Он упал в грязь уже спиной. Начал переворачиваться, когда рванули долбашки впереди. От силы удара он покатился назад. Сверху дождем посыпались кровавые ошметки.

Позади головы капитана шлепнулся тяжелый объект. Он замигал, прочищая глаза. Увидел человеческий таз — один таз, вогнутость, из которой выпали черные, липкие кишки. Бедра вырвало из суставов. Капитан не мог отвести взгляда.

В ушах звенело. Паран ощущал, что из носа сочится кровь. Ломило грудь. В ночи раздавались отдаленные вопли.

Чья-то рука схватила его за дождевик, подняла.

Колотун. Целитель подошел еще ближе, вложил в капитанову руку меч, закричал в ухо — Паран едва слышал его. — Идем! Они собираются вон там, Худ их побери! — Толчок послал капитана вперед. Он споткнулся.

Глаза видели, но ум отказывался осознать масштабы разрушений по обе стороны от коридора, по которому они бежали к северным воротам. Он чувствовал, что захлопывает себя, пробираясь между человеческих остатков, как было это однажды… он закрыл себя тогда, годы назад, на дороге в Итко Кан…