Стивен Эриксон - Память льда

— То есть?

— Прошу разрешения продолжить.

— Хорошо.

— Этот человек, Анастер, может смотреть на ожидающее его как на пытку, но это страх, рожденный незнанием. Ему не причинят вреда. Напротив, мой Надежный Щит желает для несчастного совсем иного.

— Она заберет его боль.

Дестриант кивнула.

— Духовное объятие — то, что сделал Итковиан для Раф'Фенера.

— Точно так, сир.

Паран помолчал. — И эта мысль терзает Анастера?

— Да.

— Почему?

— Он ничего больше в себе не знает. Он уравнял всю свою личность с болью души. И боится ее конца.

Паран повернулся к малазанскому лагерю. — Следуйте за мной.

— Сир? — спросила она за спиной.

— Он ваш, Дестриант. С моим благословением.

Женщина запнулась, толкнув коня. Тот заржал и отступил в сторону.

Паран развернулся: — Что…

Она выпрямилась, схватилась рукой за лоб, покачала головой. — Извините. В вашем слове был… вес….

— Моем слове… ох.

Ох. Дыханье Худа, Ганоэс, это было чертовски неосторожно. — И? — неохотно спросил он.

— И… я не уверена, сир. Но думаю, что осмелюсь предложить вам некоторую… осторожность в будущем.

— Да, думаю, вы правы. Достаточно оправились, чтобы продолжить путь?

Она кивнула и взяла коня под уздцы.

Не думай об этом, Ганоэс Паран. Это предостережение и больше ничего. Ты ничего не сделал Анастеру — ты даже не знаешь его. Предостережение. Чертовски хорошо прислушайся к нему…

— Увы, ее колотит безрассудная паника.

Голос сирдомина отозвался над ним: — Я уверен, что сейчас это стало… слишком сильным, о Святой.

Ответ Паннионского Провидца прозвучал как визг: — Ты думаешь, я сам на вижу? Думаешь, я слеп?

— Ты всеведущ и всевидящ, — прогудел сирдомин. — Я просто выразил свою обеспокоенность, о Святой. Он больше не может ходить, и дыхание с таким трудом вырывается из его изуродованной груди.

Он… изувечен… смятые ребра, словно руки скелета, все ближе и ближе подбираются к легким. Это ты мне описал. Но кто я? Однажды я почувствовал силу. Уже давно. Там был волк.

Волк. Пойманный в этой клетке — моей груди, костях, да, он не может дышать. Так дышать вредно.

Вой затих. Тишина. Волк не может призвать… кого?..

Однажды я клал руку на ее меховое плечо. У шеи. Мы тогда еще не пробудились. Так близко, нога к ноге, но не пробужденные… какое трагическое неведение. Но она подарила мне видения, свою историю — так, как понимала ее, а тем временем глубоко в сердце спала…

… спала моя любимая.

— О Святой, объятия вашей Матери убьют его, едва он окажется…

— Ты смеешь приказывать мне? — прошипел Провидец. Его голос дрожал.

— Я не приказываю, о Святой. Констатирую факт.

— Альтента! Дражайший септарх, выйди вперед! Да, погляди на человека у ног твоего сирдомина. Что думаешь?

— О Святой, — прозвучал более мягкий голос, — мой вернейший слуга говорит истину. Кости этого человека так искривились…

— Сам вижу! — взвизгнул Провидец.

— О Святой, — продолжал септарх, — освободи его от этого ужаса.

— Нет! Не стану! Он мой! Он Матери! Он ей нужен — кого-то держать — он ей нужен!

— Ее любовь станет смертельной, — сказал сирдомин.

— Осмелился бросить вызов? Призвать ли мне Крылатых? Чтобы они послали тебя в забвение? И дрались и переругивались над останками? Да? Сделать это?

— Все в воле Святого.

— Да, Альтента, точно! Я желаю…

Заговорил сирдомин: — Мне вернуть его к Матроне, о Святой?

— Пока нет. Оставь его здесь. Я позабавлюсь его видом. А теперь рапорт, Альтента.

— Траншеи выкопаны, о Святой. Враг пойдет через низины к городским стенам. Они не пошлют разведчиков на лесистые скалы с правой стороны — за это готов душу заложить.

— Готов, готов, Альтента. А что с проклятыми Великими Воронами? Если хоть один увидит…

— Твои Крылатые отогнали их прочь, о Святой. Небеса очищены, и тем ослаблена разведка врага. Мы позволим им разбить лагеря на низинах, затем выйдем из укрытий и спустимся с фланга. Одновременно последует атака Боевых Магов со стен и Крылатых с неба, а силы септарха Инала сделают вылазку — о Святой, победа будет за нами.

— Мне нужен Каладан Бруд. Доставьте мне в руки его молот. Мне нужно уничтожение малазан. Мне нужно, чтобы Баргасты пресмыкались у моих ног. Но более всего мне нужны Серые Мечи! Понятно? Мне нужен этот Итковиан — вот тогда я заменю игрушку у моей Матери. Итак, слушайте же: если хотите помилования Тука Младшего — приведите Итковиана. Живым.

— Все будет по твоей воле, о Святой! — сказал Альтента.

Будет как он пожелает. Он мой бог. Что пожелает и как пожелает. Волк не может дышать. Волк умирает.

Он — мы умираем.

— А где враг сейчас, Альтента?

— Они действительно разделились два дня назад, едва перейдя реку.

— Разве они не знают, что города впереди них пусты?

— Об этом должны были доложить Великие Вороны, о Святой.

— Так почему же они сделали так?

— Мы не уверены. Твои Крылатые не подлетают слишком близко — их присутствие не должно быть замечено. Думаю, нам надо держаться этого правила.

— Согласен. Похоже, они думают, что мы приготовили ловушки — скрытые войска или что-то еще — и боятся внезапной атаки в спину, если проигнорируют города.

— Их осторожность дала нам больше времени, о Святой.

— Победа под Капустаном раздула их глупость.

— Верно, о Святой. И они дорого заплатят за свою глупость.

Платят все. Никто не избежит этого. Я думал, что угрозы нет. Волк — сам по себе сила, и она пробудилась. Он нашел меня.

Но волк выбрал не того человека, не то тело. Когда он сошел, чтобы забрать мой глаз — серая вспышка, жар, то, что показалось мне камнем — я был здоров, молод, весел.

А теперь мной владеет Матрона. Громадные руки с обвисшей кожей, запах, как в пустом змеином логове. Сила ее объятий — кости ломаются, ломаются снова и снова. Так много боли, она стала нескончаемой. Я почуял ее панику, как и говорит Провидец. Вот что отняло у меня разум. Вот что разрушает меня.

Лучше бы я остался мертвым. Лучше бы не возвращалась память. Знание — не дар.

Проклят пониманием. Лежу здесь на полу, чувствую, как медленно отступает прилив боли — но не чувствую ног. Запах соли. Пыль и грязь. Что-то давит на левую ногу. Она подогнулась и онемела.

Хотел бы я пошевелиться.

— … засолить тела. Недостатка нет. Голод забрал так много тенескоури, о Святой, что нашим войскам остается просто подбирать трупы.