Макс Мах - Твари Господни

"Что за хрень?!"

Вид этих предметов оказался настолько неожиданным, что Лиса, так и не успев высушить мокрого тела, уселась на крышку унитаза и с недоумением, если не сказать большего, уставилась на свои руки. Впрочем, стакан занимал ее в меньшей степени. Он был стандартный, то есть такой, в каком ей подали бы виски в абсолютном большинстве баров Германии, но сигарета… Сигарета была, прямо сказать, не рядовая, характерная такая сигарета, но главное хорошо Лисе знакомая. Видела она уже одну такую. При том совсем недавно, как раз прошедшей ночью.

Лиса поднесла стакан к носу. Понюхала, продолжая искоса поглядывать на вьющийся над кончиком сигареты сизый дымок с чуть приторным и тоже знакомым запахом. Потом сделала осторожный глоток. И не разочаровалась. И тут же добавила. Разумеется, это был виски, причем очень хороший, выдержанный – из дорогих – и Лиса даже знала, что это за сорт, хотя дегустатором была аховым. Таким виски угощал ее несколько лет назад Ирландец – координатор северо-американской "ветки" Эстафеты. Так что подсознанию, судя по всему, и трудиться сильно не пришлось, оно просто вытянуло из памяти подходящее впечатление и…

"И как же я его сотворила?" – растерянно спросила себя Лиса, никогда не бывшая способной проделывать такие фокусы вне Города.

"А как я это делаю там?" – вопрос был не праздный, потому что она никогда, вернее давным-давно, его себе не задавала. Просто творила, и все. А как… В чистилище все что-то такое умели, так почему бы и ей не уметь?

Но вот сигарета… С ней все обстояло гораздо хуже, потому что Лиса совершенно не помнила, что бы когда-нибудь курила такие сигареты, да еще и с грасом.

"Обалдеть!" – она встала с горшка и, не обратив никакого внимания на то, что так и неиспользованное по назначению полотенце соскользнуло с плеч, шагнула к зеркалу.

"Н-да…" – еще секунду или две Лиса стояла перед зеркалом, а потом опрометью, как была голая и мокрая, бросилась в комнату.

Сумочка оказалась именно там, где она помнила, в кресле у стены. Там же была свалена и вся ее одежда, наскоро сброшенная чуть больше двух часов назад. Отшвырнув джинсы в сторону, и зажав мешавшую сигарету в зубах, Лиса одной рукой открыла сумочку и, достав из нее паспорт, раскрыла на первой странице. Сомнений не было – на фотографии в паспорте она увидела точно то же, что и в зеркале, лицо.

"Твою мать!" – она залпом допила оставшийся в стакане виски, затянулась, и снова пошла в ванную.

Однако зеркало менять показаний не собиралось. Там, по ту сторону стекла, в иллюзорном мире отражения перед Лисой стояла совсем не та женщина, которую она ожидала увидеть. Нет, при ближайшем рассмотрении, что-то от Доминики Граф в ней определенно осталось, но совсем немного. Волосы стали длиннее и изменили свой цвет. Теперь на голые плечи Лисы ниспадала волна совершенно седых волос. Изменились и черты лица, став жестче, но, пожалуй, и интереснее, выразительнее, а глаза из голубых стали темно синими. А вот брови и ресницы и… да, опустив взгляд, она убедилась, что раньше, как и Доминика, была брюнеткой.

"Господи прости!" – но если честно, женщина эта Лисе понравилась гораздо больше, чем уже почти исчезнувшая фрекен Граф. Эта… Лиса недоверчиво заглянула в паспорт, но все так и было, как подсказывала неизвестно откуда взявшая эти подробности память. Дебора Варбург была несколько старше, чем Доминика, хотя и не на много. Вопреки бросающейся в глаза седине – вполне уместной, как ни странно, и даже эффектной – это была молодая тридцатилетняя женщина, интересная и сильная, хотя писаной красавицей ее, вероятно, назвать было нельзя. Но, в любом случае, с первого взгляда становилось очевидно, что была она, что называется, необычной. А еще… Еще, если она и не приходилась сестрой-близнецом Деборе из Города, то и сходства черт между двумя этими женщинами, не увидеть было трудно.

Каскад изменился даже сильнее, чем он предполагал. Во всяком случае, на Карнавальной улице и вокруг Итальянской площади за прошедшие годы появилось много совершенно новых зданий, некоторые из которых отличались особой изысканностью и, пожалуй, даже вычурностью. Противоестественный союз неоготики и западноевропейского барокко способен был, оказывается, творить чудеса. Да и у многих старых домов, которые Виктор, как ни странно, все еще хорошо помнил, видимо, сменились хозяева, преобразившие их облик – в угоду собственному вкусу и потребностям – почти до полной неузнаваемости. Впрочем, если быть последовательным, чего-то в этом роде ожидать и следовало. Город менялся просто потому, что все время менялись его обитатели. Это происходило всегда и везде, теперь случилось здесь. Пятнадцать лет большой срок даже для обычных человеческих городов, ну а в Чистилище, полтора десятка лет это и вообще целая эпоха.

"Сменилось поколение", – отметил он, прогулявшись по обретшим новую, пусть и призрачную или, вернее, иллюзорную жизнь улицам.

На самом деле, Каскад стал новым городским центром не сегодня и не сразу. Насколько Виктор помнил, Итальянская площадь и прилегающие к ней улицы начали привлекать молодежь еще лет семнадцать-восемнадцать назад. А некоторые полюбили этот, в то время тихий и малопосещаемый уголок с самого начала. Так что новизна личин и городских видов не должна была вводить в заблуждение. Наверняка, здесь все еще можно было встретить и кого-нибудь из городских старожилов. Причем, не лишь бы кого, а именно тех, кто мог Виктору теперь понадобиться.

"Или нет", – последняя мысль в равной степени относилась, как к тому, что на Каскаде можно увидеть и знакомые лица тоже, так и к тому, что встреча с кем-то из старожилов все еще могла иметь для Виктора хоть какую-то ценность.

Он посидел немного в "Шабаше" – надо отдать должное вкусу хозяина – стильном кабаке, где, впрочем, не подавали ничего лучше горького пива, напомнившего Виктору венгерское, произведшее на него когда-то, в Будапеште, самое неприятное впечатление, и дрянной, "доперестроечной" водки. Затем, прогулялся по самой площади, рассматривая вечно сухие фонтаны и витрины новых кафе и ресторанов, которые, несмотря на дневное время (во всяком случае, в Европе и ее окрестностях), отнюдь не пустовали. Потом, от нечего делать, зашел в харчевню Клары, которая, как он помнил, являлась подлинным старожилом Каскада вообще и Итальянской площади, в частности, но ни луковый суп, ни традиционный портвейн его сейчас не заинтересовали. И, побродив еще немного по переулкам за "королевским" дворцом, где располагались мастерские местных художников, и где Виктор нашел несколько по-настоящему неординарных работ, созданных людьми, которые на самом деле, то есть в своей настоящей жизни, скорее всего, не были способны даже на то, чтобы ровно провести прямую линию, вернулся на площадь. Здесь он немного послушал игру уличного музыканта, бездарно, но с чувством игравшего на дрянной скрипке, поболтал – ни о чем – с каким-то словоохотливым типом из относительно новых старожилов, и наконец присел отдохнуть в кафе "У Лешего", где со вкусом и удовольствием выпил кофе по-ирландски, на удивление оказавшийся просто великолепным. Лешего – худого, как щепка, и вечно хмурого, какого-то по-осеннему пасмурного мужика с седым бобриком коротко стриженых волос на шишковатой голове и крупными, но грубыми чертами лица, Виктор помнил еще по Верхнему городу, но вот тогдашние напитки Лешего особого впечатления как будто не производили. Впрочем, люди не только стареют, они еще и учатся. Так что ничего необычного в таком обороте дел, в общем-то, не было. А вот увидеть второе уже знакомое лицо, даже такое, каким обладал хозяин кафе, было просто приятно, так что Виктор задержался у Лешего дольше, чем предполагал, и с удовольствием выпил еще одну чашку кофе. И сливки, и виски – по-видимому, "настоящий" ирландский мальт – были выше всяческих похвал, да и сама атмосфера традиционного английского паба, в котором, однако, не разливали ни пива, ни эля, располагала к неторопливому времяпрепровождению, что было более чем, кстати, так как спешить Виктору было совершенно некуда. К тому же кафе-паб Лешего оказался местом весьма оживленным. Не то, чтобы из-за своей популярности он был битком набит. Но люди сюда заходили все время и, если и не задерживались надолго, то, уж во всяком случае, и не молчали, а, разговаривая, голосов не понижали, так что уже через десять минут, без всяких на то особых усилий, Виктор оказался в курсе всех сколько-нибудь значимых новостей Города и Мира. И новости эти, положа руку на сердце, ему совсем не понравились. Вернее, ему не понравилась одна конкретная новость, которую больше всего, собственно, и обсуждали.