Макс Мах - Твари Господни

– Я видел ее несколько дней назад, – настроение Баха неожиданно изменилось. Сейчас он явно был чем-то расстроен.

– Прошу прощения, – сказал Виктор осторожно, удивляясь, такой реакции старика. – Я чем-то вас расстроил…

– Вы, видимо, просто еще не в курсе, милостивый государь , – в серых глазах Баха появилось недоуменное выражение. – Донью Рапозу вычислили, и ее лицо, настоящее лицо, уже который день показывают по всем каналам телевидения.

"Почему так?" – накануне он пошел "в разнос" и чуть не погиб. Впрочем, "чуть" не считается. Зато теперь, после случившегося с ним в Мюнхене, Кайданов мог хотя бы утешать себя мыслью, что не сойди тогда с ума, не было бы у него и Рэйчел. Викки была бы, но не факт, что она разрешила бы ему увидеть в себе Рэйчел. И уже совершенно точно, что сам – без "посторонней" помощи – он вряд ли смог бы разобраться в своей разрушенной отчаянием и ненавистью душе. А значит, не нашел бы там самого главного в своей кривой жизни: не обнаружил бы там любви, которую, правду сказать, и не искал, и о своей способности любить тоже никогда бы не узнал. Так что, рассматривая все с ним случившееся, "обратным взглядом", Кайданов, если и не благодарил судьбу за единственный и, скорее всего, неповторимый случай, то уж точно, что на нее не пенял. Другое дело, что, как говорил любимый им в юности и, как ни странно, до сих пор не забытый за злобой дня, одесский бандит Беня Крик, "мене испортили праздник".

Праздник, и в самом деле, был бесповоротно испорчен. И дело не в том, что в Городе, этой ночью, не оказалось ни одного из тех людей, кого Герман мог назвать своим другом. Их и вообще-то немного было, таких людей, и шанс застать их в Чистилище именно тогда, когда они ему понадобились, был невелик. Но это было как раз ожидаемо, а значит, терпимо. В конце концов, с ним пришла туда Рэйчел, и Монгол оказался на месте, а до остальных Кайданову в тот момент и дела не было. Не переживал он, если честно, и из-за того, что израсходовав накануне все силы на бессмысленную бойню, не смог соответствовать именно тогда, когда, по идее, должен был быть на высоте. Все-таки хоть это и была их первая брачная ночь, но ни первой, ни даже десятой, она на самом-то деле для них не стала, а Кайданов, как ни крути, был после чудовищного "разноса". Да и не главное это. Но вот то, чем оказалась отмечена эта их первая ночь "вместе", вызывало у него теперь – после всего – настоящее раздражение.

Кто воевал ночью в Мюнхене, и почему? Что вообще там произошло, да еще дважды за одну ночь? За что бились эти люди и за что умирали – а Герман был уверен, что уйти живыми из устроенного ими ада, все участники событий никак не могли – оставалось неизвестно. Не внесли ясности и сообщения властей, которые они с Рэйчел слышали по радио, возвращаясь на взятой на прокат машине, в Берлин. Судя по тому, что врали бундесы, ночью кто-то ударил по святая святых – по штаб-квартирам полиции и контрразведки. Но кто мог решиться на такое безумие? Даже бойцы ультрарадикального крыла боевки таких операций уже лет десять, как не проводили. Слишком большими силами располагали фашисты, находясь в своих собственных крепостях. А ведь был еще – если и этого мало – инцидент, произошедший сутки назад во Франкфурте. И случайным он Кайданову теперь не казался. Герман буквально нутром чувствовал, что события эти между собой как-то связаны. Но как? И при чем здесь, сменившая облик Лиса?

То, что объявленная во всемирный розыск Рапоза оказалась способна на такое мощное колдовство, как "обращение", его не удивляло. В конце концов, если смог он, то почему не могла и она? Ведь Лиса изначально была сильнее Кайданова, это и Иаков в свое время заметил. Но вот то, что она объявилась в Мюнхене как раз за несколько часов до того, как кто-то , обладающий огромной силой, сначала разгромил полицейское управление, а потом сжег еще и баварскую штаб-квартиру контрразведки, случайным быть не могло. Во всяком случае, Кайданов в это не верил.

"Таких совпадений не бывает!"

Впрочем, он бы, может быть, еще и поверил в "стечение обстоятельств", однако за пару дней до этого Лиса появилась у него в Цитадели и искала она не кого-нибудь, а Уриэля. И это еще больше усложняло ситуацию, потому что порождало новые непростые вопросы. Знала ли она, что Уриэль это и есть Кайданов? И кого она искала на самом деле, Уриэля – самого отмороженного из всех ублюдков, обитающих в европейском террористическом подполье, или его самого, Германа Кайданова? И зачем?

От всех этих вопросов можно было "крышей поехать", но Кайданов знал обо всем этом слишком мало, чтобы, если на них и не ответить, так хотя бы какую-никакую гипотезу предложить. С одной стороны, он был почти стопроцентно уверен, что до посещения Цитадели, о том, что Чел это его новая личина, Лиса не знала, но вот относительно вчерашней встречи, он уже такой уверенности не испытывал. Смог ее узнать он, могла узнать его и она. Но что из этого следовало? Ей понадобился именно Кайданов? И именно теперь, после двадцати лет разлуки? Но зачем, прости господи? Или ей все-таки нужен был Уриэль?

Логически рассуждая, у нынешней Лисы никаких дел к этому террористу быть, вроде бы, не должно, но, с другой стороны, что он, собственно, о ней знает? Не знал ведь, что в свое время она участвовала в охоте на Вальдхайма, и про штаб ГСВ ничего не знал. Так, может быть, и "официально" заявленный выход из боевки тоже был всего лишь "оперативным ходом"?

"А если ее уже нет?"- мысль эта оказалась невыносимой. Вот вроде годы и годы прожил, никак о Лисе не вспоминая, а сейчас вдруг понял, что если она не придет – "Никогда!" – на встречу в Берлине, это будет означать, что произошла страшная непоправимая трагедия, такая же, как гибель Ольги, или смерть Некто Никто. Такие люди не должны умирать, но он был уже большой мальчик и знал, что смертны все.

Предположение о гибели Лисы заставило его буквально содрогнуться, потому что по вполне понятной в его случае ассоциации Кайданов тут же подумал о Рэйчел. Вот в этом, по сути, и было дело. Вместо того, что бы наслаждаться жизнью, "купаясь в лучах счастья", Герман провел свою первую брачную ночь в тревоге и недоумении. И сейчас, сидя в мчащейся по автобану Тойоте, не любимой своей любовался, а высчитывал варианты, ломал голову или просто "умирал от страха".

"Страх, – признал он, глядя сквозь лобовое стекло машины на запруженное множеством автомобилей шоссе – Вот чего еще я не ожидал в себе обнаружить".

Уже смеркалось, когда они добрались до кладбища. Было тихо, пыльно, и жарко. Поднявшийся к вечеру сильный восточный ветер вожделенной прохлады не принес. Напротив, стало еще хуже.

"Шараф" [51], – Ольга докурила сигарету до фильтра и, достав из наплечной сумки бутылку минеральной воды, сделала несколько глотков.