Анджей Ваевский - Тринадцатая стихия

– Эй, звероглазый, ты же меня слышишь?! Всё еще слышишь? Проклятье! Так услышь не меня! … Идя путем Тринадцатой стихии, Не усомнись…

– Киргае зарат эзит Саразмананеташтиель! – выкрикнула Ранко что есть силы, выгребаясь из боли, превозмогая ее, вспоминая, как звучат слова призыва, способного дотянуться даже до Пламени Мироздания. В отчаянной надежде, что где бы ни находился Аш – он это услышит. И придет. Не сможет не прийти.

– Зеленые… они зеленые… – прошептала девушка, без сил распростершись на земле.

Увидеть так ясно то, что было спрятано, украдено. Вырвано нещадно из его памяти. С одной лишь целью – сохранить жизнь сосуду ифирина. Узнать, что она всё время была под властью иллюзий Риза. И видеть то, над чем ничто не властно, что не удастся спрятать навечно, как ни прячь. То, что выжжено, вышито на сердце, которое украли: Ее улыбку в лучистых зеленых глазах… Хитрый взгляд, когда она облизывает его пальцы… Яблоки в меду и заледенелые мониста клюквы… Мгновения, когда она была настоящей… Как радостно куталась в его объятья, согреваясь…

Как замерло трепетно ее сердце и задрожали ресницы, когда он ей сказал… И как успела всё понять, когда его кинжал вонзился в сердце… Проложенные для него тропы гибели в Проклятом лесу…

Туманы на пути в ловушку, заманить и уничтожить того, кто пробуждает память… Направленная Арком стрела, влетающая в грудь синеглазого вампира…

«Будь проклят тот, кто с нами это сделал!» – осколок последней мысли той, что ушла навсегда… та, за кем должен уйти и он.

«За что?» – на пороге смерти непонимание того, кто делал его жизнь настоящей, а не сном; того, чьей гибели не забыть и не простить.

Аш тонул в мути сознания ифирина, без боя отдав свое тело, уходя вслед за той, что была дороже жизни. Не было никакого смысла сопротивляться, узнав, как всё произошло на самом деле, и понимая: ничего не исправить. Возможно, стоило внимательней смотреть, откуда идут ее страхи. Заметить, что они вовсе не ее. Найти виновного и наказать, заставив отпустить удавку и не мучить кошмарами. Слепец, всё списывал на то, что слишком непохож на тех, к кому она привыкла. Захлебнулся своей любовью и не увидел угрозы.

Оставалась лишь обреченность. Лишь ждать, когда совсем угаснет тусклой искрой в сияющем серебряном тумане ифирина. Не имеет никакого значения, что сотворит с мирозданием вернувший свободу держатель стихий. Не просто так она была ему нужна, эта свобода. Но Аша это больше не волновало. Он перестал быть сумеречным эльфом, перестал быть друидом-метаморфом. Он превратился в сжимающийся клубок боли. Острыми шипами внутрь. В себя. Душа плавилась и сгорала в обратной стороне огня. Он не мог даже кричать от этой боли. Потому что даже самое сильное страдание и мука теперь не имели смысла. Никакого. Он просто уходил, бросая мир во власти держателя стихий. Стремился к той, которую любил.

Аш безропотно шел навстречу смерти, принимая ее как единственно возможный для себя путь. Цепляясь всем своим существом за зыбкие потоки Кир, он приближался к ней, желая найти успокоение в ее объятьях, надеясь, что за ее пределом встретится с возлюбленной. Вверяясь той, кого почитают как богиню, последнюю, кому отдают свою жизнь. Всесильную, власть которой никто не в силах отменить. И отшатнулся в недоумении, завидев слезы у нее на глазах. Вот так Смерть встречает тех, кто к ней пришел? Сожалея?

– Не для тебя мой путь, – скорбно проронила Кир, раскрывая объятья для того, кто не должен был умереть. И вздрогнула, услышав голос… извне.

– Приди, пройдя по звездному пути, Рожденный-Зверем-Среди-Богов!

Аш содрогнулся, услышав собственное имя, произнесенное таким образом. Услышав здесь, перед ликом Смерти, увидев, как содрогнулась она, недоумевая. Ее добычу так еще не отнимали. Призыв тянул, выворачивал наизнанку, несмотря на то, что Аш сопротивлялся, лихорадочно цепляясь за пытающиеся его удержать потоки Кир. Он не хотел возвращаться к жизни. Туда, где нет той, что сгорела с сердцем. Нет – и не будет никогда. И знакомым яростным голосом обжигая так, что сумеречник судорожно скорчился, едва не вывернувшись наизнанку:

– Идя путем Тринадцатой стихии, Не усомнись…

Серый теплый поток захлестнул Аша, выдергивая из власти Кир, которая лишь развела руками, в изумлении не понимая, каким образом вот так запросто забирают того, кто уже в ее власти, уже принадлежит ей. Прорываясь через сияние ифирина, вытаскивая эльфа наружу с такой силой, что сопротивляться невозможно.

– Ты сдался? Так скоро сдался?

– Отпусти! Я не хочу возвращаться!

– И ты позволишь тем, кто причинил твоей возлюбленной столько боли, остаться безнаказанными?

– Что это изменит? Что изменит мое возвращение?

– А что ты хочешь изменить?

– Смерть не отменяется даже богами. Я не смогу вернуть ее…

– Иди! И сам потом решай, чего ты можешь, а чего не можешь!

– Что я смогу? Какой силой?

– Моим именем.

– Кто ты?

– Я? Иди! И сам узнай мое имя!

Ифирин закричал, обхватив голову руками. Шимы отшатнулись. Вскрикнула Кир. Все оглянулись на нее: растерянно хлопая ресницами, хватая ртом воздух, она неверяще разглядывала ладони, словно у нее что-то забрали. И она отказывалась это понимать – так ведь не бывает, она его уже коснулась, почти приняла в свои объятья, завершая путь. Ифи растерялись, не зная, на кого смотреть – то ли на скорчившегося, как от невыносимой боли, держателя стихий, то ли на изумленную Сущность.

– Этого… не может быть. Он… идет? – бормотала Кир, подняв глаза на ифирина. Вслед за ней сосредоточили на нем внимание и остальные.

– Давай! Ну, давай же! Киргае! – хрипло шептала Ранко, едва удерживаясь в сознании, стараясь не обращать внимания на боль. Снова и снова произнося слова призыва, стараясь докричаться до учителя.

Вспыхнув призрачным пламенем, разлетелись и исчезли крылья. Ифирин упал на колени и продолжал кричать, сжимая голову руками, корчась в судорогах невыносимой боли, так, словно его рвали на куски, выжигали изнутри.

Он шел. Призванный троекратно, он не мог не идти. Ломая всё на своем пути, вспоминая и выполняя последний ритуал полного принятия тотема. Он больше не согласен был держать ифирина в клетке из собственной души, как делал это ранее, разделяя сути тонкой гранью, не смешивая их. Потому что она, его душа, сгорела, оставив только отблеск изумрудных глаз. Он делал то единственное, что умел: соединял свою суть с сутью стержня стихий, полностью впитывая его, становясь неразрывным целым. Отпустив на свободу обезумевшего яростного зверя, безжалостно пожирал держателя, рвал его клыками, проглатывая, как добычу, насыщаясь, растворяя в собственной крови.