Анджей Ваевский - Тринадцатая стихия

Единственное, что мог сделать Аш, – вытащить Гинтру из схватки и вытолкать в ворота. Времени на раздумья не было, поэтому он подскочил к сражающемуся клубку, выволок оборотня из сцепки за загривок и выпихнул из пещеры, пока «собачки» пытались понять, что же произошло и куда делись их жертвы.

Друид искренне надеялся, что спутник простит такой бесцеремонный ход и не попытается опробовать на нем свои клыки. Довольно внушительные, как Аш успел заметить. Несмотря на то, что бой у ворот длился всего пару минут, сумеречник чувствовал смертельную усталость, а разбитая спина саднила и болела так, что невольно пришла малодушная мысль: лучше бы умер.

Им повезло. Ночью от выскакивания за ворота не было бы никакого толку, погоня продолжалась бы. Но им повезло… Снаружи Ашу удалось сделать лишь несколько шагов; яркое полуденное солнце ослепило его, забирая остатки сил, шкура оборотня выскользнула из ладони. Всё поплыло перед глазами, и друид провалился в забытье.

Сознание возвращалось к сумеречнику медленно и как-то совсем неуверенно. Полубредовая пелена еще окутывала его, но пробившиеся сквозь сомкнутые веки солнечные лучи были достаточным объяснением, почему пробуждаться так тяжело. Всё тело ломило от боли. Оно и понятно: видимо, Аш пробыл в обмороке не так уж долго, и перед мысленным взором постепенно всплывали картины короткой, но ожесточенной схватки у ворот. От одних только воспоминаний спина заныла сильнее – удар лапой и впечатывание в стену не прошли даром, острая боль растекалась от искалеченной спины по телу жгучей саднящей волной.

Картина, представшая перед ним, была, мягко говоря, непривлекательной: израненный оборотень, уже принявший облик человека. Как бы ни был изворотлив кот, досталось ему порядочно. Голый, весь в крови, Гинтра заставил сердце сумеречника болезненно сжаться. Нужно вставать, несмотря на боль, и постараться помочь… Аш чувствовал себя виноватым: сам втравил в это Гинтру, значит, и ответственность на нем.

Поднявшись сначала на локте, а потом и вовсе заставив себя встать, пошатываясь, Аш подошел к Гинтре и присел рядом на корточки, одновременно выуживая из сумки полотенце.

– Сильно досталось? К ручью нам надо. Там спокойней будет.

Отчасти стерев кровь, он помог оборотню обуться. Об одежде не могло быть и речи – слишком больно будет потревоженным ранам. Им удалось подняться, опираясь друг на друга. Зрелище было весьма жалкое: измазанные кровью, избитые, – но тем не менее, следовало добраться до ручья и уже там заняться лечением и отдохнуть. Шли молча: не хотелось тратить силы еще и на слова. Достигнув знакомого места, сумеречник бросил сумки в траву и дотащился вместе с оборотнем до воды.

Нужно было приводить себя в порядок, и для начала он стащил одежду, злобно шипя от боли: ткань присохла к ранам вместе с запекшейся кровью. Гинтре повезло больше: после перевоплощения оборотень остался нагишом. Осторожно прикоснувшись к спине, Аш понял, что рана пусть и не глубокая, но довольно обширная – содрана почти половина кожи по позвоночнику. Невольно поморщившись, он полез в воду; экономя движения, поскорее промыл раны и освежился весь, заодно попытавшись отмыть волосы от слипшейся крови. Вода была холодной, но это только радовало. Оставив оборотня разбираться со следами зубов и когтей самостоятельно, Аш вышел на берег. Сейчас есть более важное дело – приготовить лекарство. Сколь ни старался он не тратить магию, но приходилось и на этот раз обходиться средствами подручными, стряпая зелье, а не полагаться на исцеление.

Сконцентрировавшись на том, что необходимо сделать, и пытаясь не обращать внимание на боль, эльф присел у старого кострища и принялся сооружать из оставшихся дров костёр. Вскоре на них заплясали языки пламени, жадно облизывая сухие ветки; Аш налил в котелок немного воды, и когда она закипела, туда последовали травки и коренья из его запасов. Варево постепенно густело, помешиваемое палочкой, и превращалось из жидкости в тягучую кашицу. Не особо сильное средство, но раны заживит и от случайного заражения избавит.

Зелье приготовилось быстро. Сняв его с огня, Аш повернулся к Гинтре и произнес с горькой насмешкой:

– Хватит плескаться. Иди сюда, будем лечиться. Хех, мироспасители.

В определённой степени ему было весело. Выйти из приключения без единой царапины он не рассчитывал, но чтобы настолько порвали – от такого друид давно уже отвык. Как бы то ни было, шимы на свободе, а артефакт у него. Осталось еще его уничтожить, но такие вещицы простым камнем не разобьешь.

Закончив с ранами и выпив оставленное Гинтрой зелье, он побрел к ручью, кое-как выстирал перепачканную кровью одежду и развесил на кустах на солнцепеке – за час, наверное, высохнет. Вернувшись под иву, он отбросил все мысли и улегся спиной кверху на травяной подстилке возле уже уснувшего Гинтры, сквозь дремоту слушая его тихое дыхание, чувствуя запах его тела. Острый, терпкий.

«Сколько же ты еще со мной останешься? Мой образ жизни нельзя назвать спокойным, хотя бывают и затишья. Но я обещал показать тебе настоящий лес, хороший лес, тёплый. Я сдержу обещание», – осторожно уложив голову на плечо Гинтры, эльф бережно, стараясь не касаться ран, обнял его, словно он был кем-то родным, близким, – и позволил себе погрузиться в тревожный чуткий сон.

Солнце начало клониться к закату, когда Аш проснулся от звука хрустнувшей ветки. Это был всего лишь ворон, чистившийся о сухой сучок и сломавший его своим сильным клювом, но явился он весьма кстати – пора было просыпаться и отправляться в путь. Однако даже короткий дневной сон пошёл на пользу: тело отдохнуло, раны хоть и ныли, но ощущать их было уже вполне терпимо, и доставляло лишь малые неудобства. Тихо, чтобы не разбудить Гинтру, сумеречник поднялся с подстилки и направился к ручью.

«Пусть еще поспит. Мне пока есть чем заняться», – размышлял друид, доставая из сумки походный набор, и при помощи иголки и нитки привел свои вещи в более приемлемый вид, аккуратно заштопав все прорехи, оставленные когтями «собачки». Теперь одежда стала снова походить на таковую, хотя и весьма ветхую, но всё же целую и чистую.

Проверив повязки, Аш принялся вытаскивать из сумки провизию и раскладывать на листьях лопуха. Гинтра молча оделся и присоединился к спутнику в трапезе.

– Проклятье, надо поторапливаться. Выползут скоро. Погоня будет, нет сомнений. Так просто они это не оставят. Завтрак, он всегда на завтра, – попытался скаламбурить эльф, настроение было истерично-веселое, – вот и побежим к этому завтра. Потом нас ждет большой отдых. И лес. Хороший лес.

От одного воспоминания о лесе делалось хорошо. Тепло и уютно. Родной дом всегда согревает, а если он создан и выпестован собственными руками, – втройне. Этого никогда не понять людям и прочим смертным – это и не всякий эльф поймёт, даже сумеречный. В его прежнем мире в лесах жили общины, и иногда очень большие. Многовековые деревья согревали души всех своих детей-эльфов. А здесь всё было иначе: это ЕГО лес. Не эльф был его ребенком, а лес – его детищем. И ощущения были совершенно другие. Любовь детей к родителям – это уважение. Любовь отца к детям – это чистая любовь. Возможно, потому он и не страдал особо от вынужденного одиночества, когда прятался от разумных и двуногих в своем лесу по паре сотен лет, что ему было о ком заботиться и кого любить. И получал в ответ такое же тепло.