Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера

— Боюсь, Златовер пал жертвой традиционного для нас пренебрежения к женщинам. У нас женщины не правят. Наше общество исконно патриархально, и даже жены высших сановников не имеют никакого политического веса.

— Ну… — агрессивно начал я… и замолчал, не зная, какое действие окажет мое мнение на саламандра, даже сколь угодно цивилизованного, а потом осторожно перечислил: — Леди Джейн, моя мать — леди Тримальхиара, Королева эльфов, Салазани… Это только те, с кем я непосредственно сталкивался, а сколько их еще, разных… И все справляются не хуже прочих.

Звенигор кивнул, рассеянно улыбаясь.

— Да я согласен, мы тут изрядно закоснели. Но, прямо скажем, в этом деле ни одна сторона не блеснула особым умом. Салазани выдвигала абсурдные, ничем не подкрепленные требования. А Златовер отвечал ей разве что не сквозь зубы. У нее репутация весьма эксцентричного духа… и Златовер не преминул публично проехаться на этот счет.

— Ну ничего себе! — я был и возмущен и смущен одновременно. — Каковы бы ни были ваши традиции, существуют же все-таки правила вежливого обхождения с дамами. Тем более с такими… опасными в обращении. Даже если бы она не была столь могущественна, это все равно непростительное хамство. В конце концов, это его совершенно не касается.

— Ну так она и обиделась. И сделала с ним то, что пообещала в минуту гнева. Похоже, Салазани — весьма злопамятная особа. Так или иначе, но она оставила народ без короля, а меня — со сладкоречивым дядюшкой Магнусом.

— Насколько мне известно, — осторожно заметил я, — Салазани никогда не могла похвастать чувством меры. Мне кажется, тут она хватила через край. Но, не обессудь, как-то же она должна была попытаться поставить Златовера на место?

— Хочешь знать мнение Коронного Совета на этот счет? Не без облегчения полагая, что для Златовера все кончено, они предлагают возвести на трон его наследника, а затем объявить Салазани настоящую войну, дабы удовлетворить жажду мести и… очистить мою совесть.

— Войну?! Салазани? Да вы с ума посходили. Ты хоть имеешь представление о ее ресурсах?

Бешеный прищур Звенигора заставил меня смолкнуть.

— А ты — о наших? Будь спокоен, если мы возьмемся воевать, никто в стороне не останется. Часть нашей политической верхушки, кстати сказать, наиболее в свое время поощряемая Златовером, лелеет имперские амбиции.

— Но, Звенигор! А как же Хайпур? Высшее гуманитарное образование?

— Да вот оно и твердит мне, что война — слишком дорогой, долгий и ненадежный путь к решению проблемы. Зато — самый верный способ нажить новые, куда более фатальные.

— Тогда принимай трон. Я не вижу другого выхода.

Звенигор сидел напротив, сцепив пальцы рук на коленях и ссутулившись. Похоже, он и впрямь живет под нешуточным прессом.

— Ты что же, Арти, предлагаешь мне посидеть и подождать, пока его смерть очистит мне совесть? Думаешь, я со спокойной душой сниму с головы отца корону? Да он мне в ночных кошмарах является бродящим в одиночку среди заснеженной степи. И я должен наблюдать, каждую минуту ожидая, когда он упадет и замерзнет.

— Ну а чего же ты хочешь?

Открытое лицо Звенигора поднялось ко мне, став нежным и ожесточенным, какими бывают лишь лица тех, кто воплощает в жизнь самое заветное.

— Я отправлюсь к ней, в ее дворец, возьму эту дрянь за волосы и буду колотить головой о стену, пока она не взмолится о пощаде и не снимет с отца это бесовское колдовство.

Я хотел сказать «ой», но только судорожно сглотнул.

— Есть у меня хоть крохотный шанс, Арти? Если есть, я пойду.

Я опустил глаза. О, как бы мне хотелось, чтобы это было Мое Приключение. Чтобы у меня тоже был крохотный шанс вернуть своего отца. Господи, что нам делать с теми, кто сильнее нас?

— Не очень-то это по-джентльменски: колотить даму головой о стенку.

— А я не испытываю к ней джентльменских чувств. И, кстати сказать, я не предлагаю тебе в этом участвовать.

— Как?! — возопил я пересохшим горлом. — Я сюда тащился, чтобы… Чтобы мне было отказано в Приключении?

— Я просто не хотел втягивать тебя в дрязги, которые тебя не касаются.

Саламандр смотрел на меня с живым интересом, заставившим меня заподозрить, что и самого Звенигора, помимо благородной цели, Приключение влечет само по себе. Ох уж этот сладкий яд для беспокойных сердец!

— Слушай, Звенигор, я — тоже сын знаменитого отца…

— Я знаю, — саламандр кивнул с серьезным видом. — Я читал Белую книгу. И Черную тоже.

Ого! Путешествие в компании всесторонне образованного и начитанного саламандра!

— Думаешь, мне улыбается на всю жизнь остаться сыном гения, из тех, на ком природа отдохнула? Лепиться вверх по узкому карнизу чужой славы? Может, я единственный, кому удастся наблюдать саламандра. Ты же сам должен понимать, мир развивается, и вы не можете до бесконечности существовать в изоляции.

Выражение лица саламандра подтвердило, что он вполне осознает эту грустную истину.

— К тому же, — победно завершил я свою аргументацию, — должен же кто-то проследить, чтобы ты не смог воплотить в жизнь методы саламандровой дипломатии, которые только что расписал с таким смаком.

— Ну, тогда поехали, — сказал Звенигор, и вдруг широко улыбнулся. — Черт, я боялся, что в самом деле придется тащиться одному.

— И ты мне все расскажешь про саламандр? — с надеждой воскликнул я.

— Постепенно, — слегка охладил мой пыл Звенигор. — Сперва мне надобно добиться, чтобы Коронный Совет меня выпустил.

— А сбежать?

— Ха! Они тут же отделаются от Златовера, объявят меня вне закона, коронуют Магнуса… и вообще, сделают все вообразимые глупости сразу. Нет, Арти, мне придется действовать официально.

— Что это значит?

— Ловить дракона.

— А пояснее? — я заподозрил, что это какой-то цветистый оборот саламандровой фразеологии.

— Что может быть яснее? Я же говорил, что не имею права принимать самостоятельные решения. Для этого требуется выполнение некоторых формальностей. Поимка дракона — одна из них. Право на решение у нас традиционно подтверждается публично совершенным подвигом и личной славой. Так вот.

— Так ты что, и вправду будешь ловить дракона?

— Придется.

— Тебе и в самом деле совершенно некому довериться? — вполголоса спросил я.

Чуть заметным кивком, движением скорее глаз, чем головы, Звенигор подтвердил этот печальный факт. Он полулежал, опираясь на локти, на моем спальном мешке, возле дышащей жаром, ритмично булькающей лужицы лавы, будто грелся. Впрочем, почему «будто»? Сам я жался к выходу, где воздух был хоть ненамного, но свежее.

Прошло уже несколько дней, как Звенигор показал мне костер своего отца, и сейчас я виделся с принцем саламандр довольно редко: тот почти все время пропадал по государственным делам и, похоже, только здесь позволял себе чуточку расслабиться. Впрочем, расслабиться — это сильно сказано. Настороженность, кажется, пропитала каждую клетку его тела, проникла в сам костный мозг, и даже робкие мои попытки что-нибудь повыспросить частенько натыкались на щит умолчаний, ловких уходов от темы и изящных по форме, иллюстрирующих ситуацию анекдотов. Щит этот вздымался, скорее, рефлекторно, и Звенигор тут же извинялся, но, сказать по правде, выглядел он уже настолько измученным, что у меня рука не поднималась дальше пытать его. В самом деле, принц выбирался в свою укромную пещеру расслабить мозг после утомительного лавирования в своих напряженных отношениях с Коронным Советом, и заставлять его трезво оценивать степень секретности разглашаемых тайн было бы не только бестактно, но и попросту непорядочно.