Наталия Ипатова - Ледяное сердце Златовера

— Нет, сэр Артур, для вас это пока еще слишком рано.

И я забыл про Эстер, про то, что она вообще существует на свете, и про то, что рано или поздно я все-таки пойду за ней. Власть Соледад была надо мною неизмеримо больше, чем власть Эвелины или даже ее Черной сестры.

Но, как ни странно, кружась в паре с Соледад, я отрезвел. Не было никаких причин считать внимание ко мне прекрасных сестер Салазани следствием моей собственной неотразимости. Эвелину и Эстер я еще мог бы переварить, но ослепительная Соледад ни за что не клюнула бы на мое ничтожество. Не успел я, однако, ни спросить ее об этом, ни назвать ее настоящее имя, в котором я уже не сомневался, как она шепнула мне:

— У меня к вам дело.

И я почувствовал к ней безмерную благодарность за то, что она не стала превращать меня в пузырек в шампанском. Хотя могла бы, видит бог, как никто другой.

— Салазани затеяла игру, — продолжила Соледад через секунду, убедившись в моем полном внимании. — И попросила нас в ней участвовать. Эвелина и Эстер только что мастерски выполнили свою часть плана.

— А вы выполняете свою? — «не поверил» я.

— Мне не нравится то, что делает моя дражайшая младшая сестричка, — сказала моя Белая Дама. — Мне не нравится, когда она пользуется подобными методами, поэтому я сочла необходимым предупредить вас.

— Мне грозит опасность?

Она чуть усмехнулась.

— Не вам, — коротко ответила она, и мне потребовалось некоторое время, чтобы осознать, кого она имеет в виду.

— Где ваш спутник?

Я огляделся, и даже поднялся на цыпочки, но во всем зале не было и намека на золотую голову Звенигора. Удылгуб со своею красной рожей сидел в кресле и наливался бренди. Салазани я тоже не приметил. Тогда я обратил на Соледад вопросительный взгляд.

— Я в курсе истории со Златовером, — сказала она. — И хотя я ничуть не сочувствую старому саламандру, я считаю, что Салазани — безжалостная, жестокая девчонка, напрочь лишенная чувства меры. Она только посмеется, если ей удастся растоптать еще одну жизнь.

— Вы полагаете, Звенигор смертельно рискует?

— Не смертельно… но это как посмотреть. Разумеется, она не будет его убивать, если сумеет укротить его другим способом.

Я снова поглядел на Удылгуба.

— Вы имеете в виду… она попытается его соблазнить?

— Непременно.

Я недоверчиво фыркнул.

— И вы полагаете, что человек… тьфу, саламандр, испытывающий к ней самую чистосердечную ненависть, так вот запросто возьмет и влюбится в ту, кого считает своим наипервейшим врагом? Это же Звенигор!

— Это — Салазани!

После минуты тишины она заговорила вновь.

— Если даже он не полюбит ее всем сердцем, он наверняка с тою же силой и страстью возненавидит себя. Во всяком случае, измена народу, отцу и себе: от этого треснет пополам любое самое золотое сердце. Он будет сражаться уже не столько с ней, сколько с самим собой, и на долю Салазани придется не так уж много.

У меня опустились руки.

— Звен пойдет на что угодно, — упавшим голосом сообщил я, — лишь бы вернуть отцу жизнь и здоровье.

Она взяла меня за руку и развернула в сторону Удылгуба.

— Посмотри на него, — сказала Соледад. — Он свято уверен в том, что Салазани обещала ему Черный трон. Но он не знает, что она никогда в жизни не держала слова. Ему она говорит: «Потерпи!» А пока он терпит, найдет себе новую игрушку. Не так уж он и интересен, этот гоблин. По своей воле моя сестричка еще никому ничего не отдавала. Так что, боюсь, ваш неосторожный друг попал в большую беду.

— Послушайте, донна Соледад, — взмолился я. — Я не позволю ей вытирать о Звенигора ноги! Если вы хоть немного сочувствуете нам, а очевидно, так оно и есть, иначе вы не начали бы этого разговора, помогите мне найти ту нору, куда она его уволокла и вытащить его оттуда, пока бедный саламандр не потерял голову и честь.

Она подобрала длинный подол и с видом воплощенного достоинства, который весьма ей удавался, двинулась из зала вон. Соблюдая этикет, я с непроницаемым лицом проталкивался следом, но, стоило нам выбраться в пустынный коридор, как мы припустили, что есть сил, словно зайцы, и, остановившись у дверей личных покоев Салазани, откуда доносились знакомые голоса, некоторое время переводили дух, весело глядя друг на друга. Оба мы были озабочены, но я все же не мог не признать, что это чертовски забавная штука — носиться по коридорам дворца Снежной Королевы наперегонки с самой Красотой.

— Ну? — шепотом потребовала она… и я осознал, что весь мой пыл угас. Глядя на высокую дверь, покрытую перламутровой инкрустацией, я ощущал сильнейшее замешательство. Разумеется, Звенигора надо было вытаскивать из западни. Но… КАК?!

Теперь, как и тогда, я нахожусь в затруднительном положении. Дело в том, что я собираюсь описать сцену, при которой не только сам не присутствовал лично, но и никоим образом не был информирован ни одним из ее непосредственных участников. С Салазани я не говорил, а Звенигор, кажется, по этому поводу способен только нечленораздельно рычать. Собственно, ЧТО произошло между ними, я знаю. Вот только не знаю, КАК все это было, а потому рискну пространство между прологом, когда мы с Соледад топтались на месте, по-дурацки таращась на запертую дверь и измышляя достойный предлог ворваться, и эпилогом той же истории, заполнить с помощью фантазии, опирающейся на достоверные факты, собственные наблюдения и доподлинно известные характеры.

Ее взгляд был одновременно любопытным и высокомерным. Казалось, что она одновременно сдерживает гнев… и смех.

— И ты полагаешь, — спросила она, — я не знаю в лицо всех, кто представляет для меня хоть какой-то минимальный интерес? Я не люблю, когда меня недооценивают. Неужели, ты думаешь, я не определила бы саламандра, даже в таком привлекательном человеческом обличье? Да еще со знаком королевского слова, — она указала на кольцо. — Ну, вы все еще отрекаетесь от своей личности, принц… или, может быть, уже король Звенигор?

Это было бы бессмысленно. Поэтому он только молча поклонился. Не очень глубоко. Она еще раз дала ему возможность убедиться в своем уме, едко заметив:

— О Клайгеле можете не беспокоиться, о нем отлично позаботятся мои сестры. Уверяю, он не соскучится в их компании. Сестрички охотно предоставят достойную пищу его уму и любопытству. Во всяком случае, я не знаю ничего лучше шампанского и вальса, когда нужно кому-то вскружить голову. Может, и мы потанцуем?

— Я не люблю и не умею танцевать, — сказал Звенигор, мысленно кляня себя за резкость, которая годилась лишь на то, чтобы позабавить Салазани.

— Жа-аль, — протянула та. — Удылгуб — тоже. Тогда, может быть, мы воспользуемся отсутствием наших спутников и обсудим дело, которое завело вас в такую даль от наследственных владений? Раз уж вы, в отличие от Белого принца, явились не танцевать.