Марина Дяченко - Дикая энергия. Лана

Вагон проходит первую опору. Раскачивается. Этого мне и надо — поднимаюсь на четвереньки и, затаив дыхание, пробираюсь к задней стенке вагона: там нет окна, вернее, оно замазано краской. А железная сетка есть. Она скрежещет, когда я повисаю на ней. Я замираю. По счастью, блоки тоже разражаются скрипом, я, стиснув зубы, спускаюсь все ниже, ищу опору для ног — знаю, здесь есть что-то вроде ступеньки сзади… Вот она… Перевожу дыхание. Теперь осталось совсем чуть-чуть: ухватиться за ступеньку руками. Повиснуть над пропастью. И осторожненько перебраться на первую скобу…

Я вишу, как на турнике. Подо мной гора — сосны зеленые, высоченные, значит, миновали рыжий лес вокруг Завода. Я вижу каждую верхушку. Если присмотреться, разгляжу и белку на вершине, и сойку, и…

А скобы нет.

Я протерла бы глаза, если бы руки не были заняты. Нет скобы! Для того, чтобы осмотреть вагон снизу, мне приходилось пробираться в грязные, залитые туманом тоннели, сбивать куски растрескавшегося бетона с древних окон в железной оплетке, пробираться в узенькие щели — ради того, чтобы взглянуть снизу вверх на канатку…

Скобы были. Их, наверное, сбило, когда вагон неловко приземлился на станции назначения, на СИНТе. От первой остались пенечки-штыри. А вторая, дальняя, так погнулась, что на ней можно только висеть. Но и это не имеет значения: без первой скобы до второй все равно не добраться…

Я чуть было не разжимаю пальцы. Ладони горят — на них едва успела нарасти нежная, без мозолей, кожа.

Опора осталась далеко позади. Что теперь?

Беру себя в руки — в прямом и переносном смысле. Подтягиваюсь снова. Становлюсь на ступеньку коленом. Хватаюсь за нижний край железной сетки. Ехать на крыше, конечно, удобнее…

Может, погонщик не станет туда заглядывать? Может, сейчас он подзарядится, порадуется жизни с полчасика — да и ляжет спать?

Темнеет.

В полутьме снова взбираюсь на крышу и ложусь как можно дальше от люка. Над горами поднимается туман. Раз или два вижу огонек. Может быть, там сидят пастухи, варят вечернюю кашу. А может, танцуют Аркан…

Резкий звук вплетается в мерный скрип каретки. И почти сразу я слышу испуганный голос погонщика:

— Да?

Ответный голос искажен переговорным устройством. Но я все равно его узнаю. И плотнее вжимаюсь в крышу.

— Нет, — говорит погонщик, голос его немного охрип. — Здесь никого нет. То есть я, конечно, посмотрю… Но ведь их приняли по счету!

Снова слушает голос в переговорном устройстве.

— Да, — говорит совсем уже хрипло. — Конечно. Сейчас проверю крышу.

Я отползаю назад. Цепляюсь за железную сетку — она грохочет, но я не обращаю внимания. Спускаюсь ниже, повисаю на руках… Это все, что я могу сделать. Ночь, темно, я болтаюсь между небом и землей, если он не присмотрится, он меня не увидит!

Воет ветер в ушах. Сквозь этот звук я слышу, как открывается люк. Потом появляется свет — луч фонарика-эспандера.

— Здесь никого нет, — говорит погонщик в переговорное устройство. — Повторяю, на крыше никого нет…

Останавливается прямо надо мной. И, видимо для очистки совести, светит вниз. Луч фонаря заливает меня полностью. Синий круг с белой спиралью в центре — отпечаток света в полуослепших глазах. Лица погонщика не разглядеть. И без того понятно, что он смотрит прямо на меня.

Ну что, разжимать пальцы?!

— Никого нет, — повторяет погонщик после длинной, длинной паузы. — Пусто.

Мы прибываем в город утром следующего дня. Над городом туман — не желтый, как на Заводе, а обыкновенный серо-бурый смог, какой часто бывает в городе. Я не очень люблю его, но сегодня он мне на руку. Выбрав момент, спрыгиваю на крышу какого-то здания (вагончик опустился так низко, что лететь приходится метра три, от силы пять).

Приземляюсь относительно мягко. Сижу, жду, пока пройдет боль в отбитых ступнях. И ошалело думаю: вот и все.

Я так и не узнала, как зовут этого погонщика и кто он такой. Всю дорогу я лежала на крыше, а он сидел в кабине, не говоря ни слова. И только когда вплотную приблизились к городу, еле слышно стукнул в потолок, давая знать, что пора эвакуироваться…

Я никогда не узнаю, кто он и что за судьба привела его на службу Заводу. Я не узнаю даже, сколько он проживет после нашей встречи. Но я буду помнить его всегда.

Я поднимаюсь. Глубоко вдыхаю промозглый туман. Я в городе. Я дома.

Первое, на что обращаю внимание, — на улицах очень много патрулей. Энергополицейские, в полном боевом обмундировании, ходят по двое-четверо, время от времени останавливая кого-то из прохожих и требуя предъявить гражданский код. А мой код давно аннулирован, поэтому ни в коем случае нельзя им попадаться. Я иду, независимо поглядывая по сторонам, но при виде патруля сразу же ныряю в подворотню. Мой путь до района небоскребов, и без того неблизкий, занимает, таким образом, почти весь день.

Башни возвышаются над городом, верхушки утопают в тумане. При виде их я начинаю волноваться. Все, случившееся в последние сутки, не укладывается в голове. Вчера в это время я висела на стене, ожидая отправления вагона, а сегодня — уже скоро — увижу своих. Диких. Алекса, Мавра, Перепелку. Лешку. Всех.

Только сейчас понимаю, до чего устала. Присаживаюсь на край тротуара. Тут же подкатывает автоматический уличный разносчик, сгружает в протянутую ладонь упаковку энерджи-дринка. Делаю большой глоток; разносчик катит дальше: низкая тележка на трех пластиковых гусеницах, один подслеповатый сенсор и разъем для маршрутной карты. Пирамида картонных банок с питьем опасно кренится вправо.

Вокруг снуют прохожие. Обыкновенные люди. То и дело одергиваю себя — хочется жадно всматриваться в лица, о чем-то спрашивать, привлекать внимание. Я соскучилась по ним. Меня прямо-таки распирает от знания, которое я им принесла. Которое, может быть, изменит их жизнь. Но вряд ли сделает счастливыми…

Бросаю упаковку от дринка в круглую пасть мусороприемника. Налетает ветер, подхватывает мятый кусок картона, подбрасывает вверх и тащит по тротуару.

— Нарушение общественного порядка!

Едва удерживаюсь, чтобы не вздрогнуть. Полицейских четверо — в шлемах, со щитами, в полной амуниции. Один — со множеством нашивок на рукаве, вероятно, старший.

— Ты почему бросаешь мусор мимо урны?

— Это ветер, — говорю я. — Я сейчас подберу.

И наклоняюсь, чтобы поднять картонку, но он наступает на упаковку ногой.

— Почему не на работе?

— Я работаю пикселем, — говорю я первое, что приходит в голову. — Еще не время.

— Пикселем? — Он поднимает брови. — Предъяви гражданский код.

— Сейчас, — говорю я. Делаю вид, что лезу за пазуху. Ныряю под его локоть и сломя голову кидаюсь бежать.

— Стой!