Андрей Бондаренко - Карибская эскапада

Что делать? Решили горячку не пороть, а проблему возникшую решать не спеша, комплексно, с выдумкой нетривиальной.

Почему, собственно говоря, не встретить очередной Новый Год в этой самой деревушке, всеми позабытой? Заодно — и обрез заберём. А год то наступающий, тем более, счастливым намечался. Помните, у Андрея Вознесенского:

"Девятнадцать — восемьдесят два — по идее — счастливый номер"?

Решили единогласно — поедем непременно.

Но вот наступает тридцатое декабря — день отъезда, и на Московский вокзал, к отправляющемуся поезду, приходят всего трое — я, Генка Банкин, и Надежда с РГ.

У остальных — уважительные причины: К Бернду жена приехала, наполовину — француженка, на половину — полька, зовут Мари; у Михася — родственники на праздники в Ленинград пожаловали, к Ленке — жених из лётного училища на побывку прибыл, у Лёхи — соревнования по каратэ, ну, и тому подобное….

С одной стороны плохо — распался дружный коллектив под напором бытовых заморочек, с другой — некоторые задачи мобильным группам и решать проще, чем громоздким соединениям войсковым — азбука полевая.

Выезжаем, по юношеской наивности, налегке, планируя затариться необходимым провиантом и всем прочим — на месте назначения.

Но утром 31-го на крохотной железнодорожной станции, то бишь — перевалочном пункте — хоть шаром покати. С громадным трудом достаём пять банок тушёнки, килограмм коричневых развесных макарон, две буханки хлеба, шмат сала и бутылку вермута. Причём, не нашего — крепкого дешёвого, а импортного, незнакомого, дорогущего — Martini называется.

Уже находясь на низком старте, неожиданно встречаем старого знакомого "по картошке" — Митька, приснопамятного водителя кобылы.

— Ребята, родные! Каким ветром к нам? А тут к вечеру по радио — минус тридцать два обещают! — Митёк, как всегда, немного пьян и очень много радушен.

Узнав о наших планах, Митёк тут же становится непривычно серьёзным:

— Не, до Места (даже он, местный старожил, уже напрочь забыл название деревни) вам так просто не дойти — километров семь — наезженная дорога, а дальше — все десять — целина нетронутая, снегу по пояс, без снегоступов, или лыж каких — труба.

Митёк выдаёт нам три пары снегоступов:

— Вот, классная вещь — осиновые. Бабка ещё плела — лет тридцать тому назад. В те времена зимой у нас все на таких ходили.

Вещь действительно оказалась классной и незаменимой. Если бы не снегоступы эти осиновые — встречать бы нам Новый 1982-ой Год в чистом поле, или, что вероятней — в лесу дремучим.

А так, ничего — уже к семи вечера к деревне безымянной — месту вожделенному — благополучно добрались.

Добраться то добрались, но устали, как кони педальные. А здесь совсем не до отдыха: изба промёрзла до невозможности, баньку по самую макушку снегом занесло, колодец без воды — вымерзла вся — до последней капли.

Первым делом — нашли обрез, и завернули его в рваную тряпку, найденную тут же. Вторым — напилили по быстрому в прок дров, баньку от снега разгребли, раскочегарили. Надюху к данному объекту приставили — снег в котёл подсыпать неустанно, дровишки в печку подбрасывать — очень уж хотелось Новый Год встретить с соблюдением всех Традиций — с банькой, жарко натопленной, в частности.

А сами избушкой занялись — окна старым полиэтиленом утеплили, дверь подправили, подмели в комнатах, печь вычистили, огонь в ней — максимально жаркий — развели. Надежда в бане первая погрелась, и отправилась стол праздничный накрывать.

А времени уже — без двадцати двенадцать. Но и мы с Банкиным успели друг друга чуть-чуть, Принципов ради, вениками похлестать.

Сели за стол без трёх минут, вермута иностранного хлебнули, поздравили друг друга с Наступающим. И такая усталость вдруг навалилась — прямо за столом все и уснули.

Проснулся я часа через два — дрова в печи уже догорали, похолодало значимо. Ребят растолкал, спать отправил, а сам остался при печи в качестве истопника — свежие порции дров раз в двадцать минут подбрасывать.

Сижу себе тихонечко, за огнём присматриваю, о том — о сём думаю.

И вдруг слышу — за дверью входной кто-то жалостливо так скулит, а может даже — и плачет. Открываю дверь — а на пороге собака лежит, здоровая, но худая — скелет сквозь кожу просвечивает. И такими глазами жалостливыми на меня смотрит — душа на изнанку выворачивается.

Затащил собаку в избу, около печки пристроил, возле морды щербатую тарелку с тушёнкой примостил Минут двадцать она только дрожала всем своим худым тельцем, и смотрела на меня безотрывно. Потом начала жадно есть. Съела одну предложенную порцию тушёнки, вторую, пол краюхи хлеба.

Потом, видимо, раскалённая печка стала припекать ей бок, собака приподнялась.

Тут и выяснилось, что лап у неё в наличии — всего три, а на месте четвертой — короткий коричневый обрубок, покрытый подтаявшей ледяной коркой.

С культи, видимо давно ещё загноившейся, в тепле закапали крупные капли чёрного гноя, воздух наполнился нехорошим больничным ароматом.

Мои товарищи от вони той тут же проснулись. Надежда занялась собакой — стала обрабатывать её запущенную рану йодом — единственным лекарственным препаратом, бывшем в наличии.

Генка же, оставшись не при делах, и, понимая, что в этом амбре уснуть невозможно, достал обрез, разобрал, и стал тщательно смазывать его составные части тушёночным жиром — за неимением лучшего.

Я даже не стал спрашивать — зачем.

Если у ротмистра были не обманувшие нас всех предчувствия, то почему у Генки таковых быть не может?

За окнами заметно посветлело, близился рассвет, бедная собака, наконец, уснула.

Втроём вышли на крыльцо. На востоке, в серых небесах, сливаясь с линией горизонта, затеплилась тонкая розовая нитка.

На той стороне озера, над трубами домов обитаемой деревни стали подниматься редкие дымы. Было очень холодно, минус тридцать пять, не меньше — деревья ближнего к нам леса были одеты в совершенно невероятные — пышные, белоснежные шубы.

Хорошо то как!

Генка, глядя куда-то вверх, ни к селу, ни к городу, вдруг выдал:

Вдруг, над озером раздался громкий петушиный крик;

— Ку-ка — ре — ку — ку!

Знаете, я потом много раз интересовался у людей знающих — "К чему это — когда в первое утро Нового Года, в страшный мороз — громко кричит петух?" И ни кто мне членораздельно так и не ответил, даже цыганки многознающие только плечами неопределённо пожимали и как-то странно, исподволь, посматривали.

Утром, ближе к одиннадцати, к нам в гости неожиданно припёрся Митёк.

С Новым Годом, босота! Поздравляю! — Размахивая на пороге бутылкой самогона, орал Митёк, и вдруг, осёкся, неуклюже опускаясь на пол.