Любовь Пушкарева - Утраченный покой

Мальвочка как всегда встала, когда я вошла, но… «бедной маленькой глупышкой» ее назвать было уже нельзя. Она как будто повзрослела в разы – в глазах вместо неизбывной тревоги и страха появились ум и любопытство. Мы всмотрелись друг в друга, и через секунду она сделала книксен, но это была не раболепная дань младшего, а просто приветствие. Мне от этого стало так хорошо и свободно, что я почти физически ощутила, как упала часть груза с моих плеч. Я подошла и просто обняла флерсу, вдыхая тонкий сладкий запах мальвы. Девочка вдруг прижалась ко мне, заходила крыльями и тихо вспыхнула ярко-зеленой силой, я подхватила и, поделив, вернула половину ей. Сила Мальвы была какой-то особенной и напоминала жаркий полдень – всё в сладкой неге ждет, когда устанет солнце и схлынет жара.

– «Надо поставить метку», – вдруг вмешался Лиан, в его мыслях слышалось беспокойство.

– «Чего ты боишься?» – спросила я.

– «Они должны быть под твоей защитой», – было мне ответом.

– Мальвочка, ты согласна стать моей? – для соблюдения приличий спросила я.

Флерса смутилась такому странному вопросу.

– Конечно, госпожа, – и опустилась на колени, подняв личико и подставив лоб.

Вздохнув, я молча подняла ее и посадила на тахту и сама присела рядом, концентрируясь. Уж не знаю, что пошло не так… Я хотела поставить семейную метку, как на Фиалочку и Лиана, но вдруг в процессе все стало жестче, и метка вышла… странной.

Лиан и я с сомнением всмотрелись в пушистый белый шнур.

– «Ну ведь не рабская?» – обеспокоено спросила я.

– «Нет…» – ошарашено ответил Лиан

– «А какая?»

– «Я такие видел… так связывают детей… некоторых…»

Я мысленно закатила глаза

– «Что все это значит? Выразись точнее!»

– «Ну, ты взяла ее под свою полную защиту, более того, ты сразу почувствуешь, если с ней что-то не так. С другой стороны, ты требуешь полнейшего подчинения, и не просто приказам, а… интересам, что ли».

Я окончательно растерялась…

– «Но ведь мы не будем ее «переставлять»?

Метку Лиану я переставляла, заменив рабскую на семейную.

– «Нет», – удивился он. – «Зачем? Ее и так никто не тронет, хотя…» – и тут он закрылся, но я все же успела уловить отголосок эмоций – ревность от того, что Мальву могут считать более близкой и значимой, чем его.

Я тут же обняла свое сокровище, обрушивая на него мысли и чувства. Он открылся:

– «Прости, это так глупо. Глупые мысли», – смущенно «пробормотал» он.

– «Ну, хочешь, и на тебя такую поставлю?» – спросила я в порыве.

Лиан задумался, это ощущалось как тихая невнятная музыка.

– «Нет. И Мальва теперь под угрозой. Если твои враги захотят навредить тебе, то будут бить по ней»

Эта совершенно холодная и трезвая мысль, исходящая от него, напугала меня. С Лианом всегда так – как только окончательно уверишься, что перед тобой наивный ребенок, он вдруг выдает что-то в духе древнего рассудочного старика.

– «Что же делать?»

Мальвочка во время нашего быстрого обмена мыслями сидела, тихо вслушиваясь в себя, привыкая к метке.

– Как ты? – встревоженно спросила я.

– Хорошо, – со счастливой улыбкой ответила она.

– Я… Я поставила… семейную метку, – выдавила я.

– Спасибо, – и флерса поцеловала мне руку, вливая каплю vis. Ее жаркая, навевающая сладкую дрему сила подействовала на меня, как хорошая доза успокоительного.

– Мальва, я не хотела, но так вышло, что эта метка – метка дочери, и она ставит твои жизнь и спокойствие под угрозу. У меня не так много врагов, но они есть. Ты понимаешь, о чем я?

Она кивнула.

– Хочешь, чтобы я поставила другую метку?

Мальва посмотрела на меня потом на Лиана.

– Нет-нет. Пусть все будет именно так… Госпожа.

– Зови меня Пати. И спасибо тебе, Мальвочка.

Флерса все прекрасно поняла и решила пойти на риск из благодарности нам обоим – мне и Лиану.

– А как быть с Пижмой? – спросила я вслух, но ответа не ждала.

Пижма был закрыт, бесполезно ставить какие-то метки, единственное, что можно было – на всякий случай поставить vis-вензель, как на слугу-человека или вещь, просто помечая, что он мой. Что я и сделала. Разглядывая vis-зрением Пижму, я случайно глянула на Мальву и Лиана, между ними протянулась какая-то еле видимая мерцающая связь.

– «Лиан», – строго позвала я.

– «Я не чистил», – тут же отозвался он, напомнив нашкодившего ребенка.

– «Угу. Ты просто подсоединился, да?»

– «Да».

Ну вот что с ним делать?

Просто погладив и так полного Пижму – Мальвочка постаралась – я пожелала им доброй ночи и ушла «устраивать ночлег» близнецов. Днем у меня было время подумать, и я пришла к выводу, что ограничусь только замками комнаты. Дверь крепкая, стол привинчен, шкафы закрыты. Да, их можно взломать и навредить мне, испортив ингредиенты или разрядив амулеты, но из-за этой довольно призрачной угрозы я не согласна мучиться угрызениями совести, связывая флерсов.

Аккуратно расспросив Ландышей, не пытался ли кто выйти с ними на связь прошлой ночью, и получив достаточно четкий ответ «нет», я и им пожелала доброй ночи, заперла и ушла в ресторан.

Вечер, скоро сядет солнце и придет голодный Шон. Сегодня я была совершенно четко настроена покормить его.

Я как раз отужинала фруктовой запеканкой и находилась в состоянии полного умиротворения, вызванного приятной тяжестью в желудке, когда он появился.

Зайдя, Шон отвесил вежливый полупоклон. Это выглядело как изысканный флирт, а не раболепие, и мне это понравилось.

– Здравствуйте, леди, – сегодня инкуб был во всеоружии и просто очаровывал.

– Привет, Шон. Как Венди и Ники? Как остальные розовые? Устроились?

– Большинство – да, уже нашли себе жилье и территорию. У Венди и Ники все о»кей. Пока никто не спешит «прощупывать» их, наверное, местные еще не очухались за эти пару дней, но девчата готовы если не ко всему, то ко многому.

– Если что – обращайтесь.

– Спасибо, леди.

Да, прошедший день пошел ему на пользу, он окончательно пришел в себя, и я снова вижу знакомого мне Шона Чери, очаровательного, самоуверенного и веселого Бреда Питта.

– А у тебя нет проблем из-за такого сходства?

– Ну что вы, – польщенно улыбнулся он. – Это лицо меня кормит, я рад, что не побоялся так точно скопировать его.

– А кто тебе помог изменить внешность?

– Ковейн и помог. Я выторговал себе последнее желание перед отъездом – физическую смену облика. И признаться, до сих пор не привыкну видеть голубоглазого блондина в зеркале.

– А твоя родина Азия, да? И сам ты смуглый жгучий брюнет… – припомнила я, виденное во время первого кормления перед боем.

– Был. В этой стране, в это время невыгодно быть смуглым брюнетом.

Я вдруг задумалась, почему же я так ничего и не увидела, когда Шон рассказывал о жизни в монастыре и войне с вампами, ведь до этого, впервые беря от него силу, я улавливала какие-то образы… и чуть не треснула себя по лбу, догадавшись. Ну конечно! Когда Шон был истощен, его рацио не могло работать нормально, он не мог запомнить все в подробностях – для него все происходящее было как в тумане, а значит, и для меня. И наоборот: сытость, наполненность делают его воспоминания яркими и образными.