Андрей Круз - У Великой реки. Поход

— Понравилась? — усмехнулась Лари.

— Миленькая, — кивнул я.

— Лучше меня? — подняла она одну бровь, при этом зрачок вытянулся в вертикальную черточку.

— На комплименты напрашиваешься? — ответил я вопросом на вопрос.

— Именно, — ответила она таким тоном, каким говорят со слабоумными и буйными детьми. — У вас, молодой человек, никакого такта нет. Надо их самому говорить, а ты вынуждаешь даму напрашиваться.

— Учту, — вздохнул я.

— Учти, — одобрительно кивнула она. — Что дальше будем делать?

— Пойдём беседовать с лётчиками. Неоткуда было больше летать, чтобы закинуть маяк в Дикое болото, кроме как отсюда. Здесь единственная авиация базируется вёрст на триста в каждую сторону. Есть ещё в Городищах лётное поле, где почтовые самолёты подсаживаются, но далековато и неудобно.

— Дирижаблем ещё можно. Тот и вокруг света облетит, — добавила Лари.

— Над Дурным болотом дирижабль не пройдёт, — отрицательно покачал я головой. — Там надо от испарений уворачиваться, маневренность нужна. Или пройдёт намного выше, что уже без толку. Только отсюда могли взлететь, чтобы маяк для портала скинуть.

— Логично, — согласилась она.

— Ну вот и сходим пообщаемся. Где я сыскной бумагой нашей подавлю, где ты попытайся. Там всё больше мужчины, так что если глазки сделаешь — сработает безотказно. Только вот без этого вот… — Я провёл пальцем нечто вроде вертикальной черточки у себя перед глазом.

— Ну, это я так. Развлекаюсь, — улыбнулась Лари. — А насчёт того, мужчины там или женщины, — у меня на всех действует. У Маши спроси.

— И спрашивать не буду: и так знаю, — вздохнул я. — По себе.

Вскоре подали очень правильно зажаренную глазунью, с жидкими, но прочными глазками и зажаренным до золотистой корочки беконом. Кровянка тоже оказалась хоть куда. Чай был с какими-то местными травами. На границе с Вирацем другого и не получишь — тут только такой пьют. Да и не чай, говорят, это вовсе, а какой-то другой куст, растущий в южных краях, лист которого собирают, сушат, а потом заваривают. Чай настоящий в старом мире остался, куда мы и дорогу давно забыли.

Когда мы уже доедали, в трактир зашли трое егерских унтеров, расселись за столом, скинули пыльные пятнистые куртки, оставшись в серо-зелёных полевых мундирах с тёмно-зелёными петлицами. Заказали какой-то бесконечный список блюд. Видать, с рейда вернулись голодными, только оружие сдали — теперь можно отожраться. А казённые харчи надоели небось.

Они заговорили, и я краем уха уловил, что разговор идёт о банде «Ласок», которая вроде бы откочевала в леса вверх по течению Песчанки. Тогда кто, получается, в нас стрелял перед Бродами? Другая банда? Интересно.

Я встал, подошёл к их столу. Извинился, спросил — не помешаю ли? Один из сидевших, с погонами подпрапорщика, молча указал на табурет рядом с ними. Рассказал, зачем подошёл, чем вызвал удивление. Как выяснилось, в «Ласках» никаких бывших зуавов не числилось, никто из свидетелей о таком не рассказывал. И сведения, что банда шляется северней Пограничного, ближе к реке, были надёжными. Их видели двое местных, пошедших на охоту.

Затем подпрапорщик наморщил лоб, как будто о чём-то задумался, и сказал:

— А что, друга… Помните ту команду наёмников… как их… «Наглецы», что ли, что в Вираце за беглыми охотятся?

— Точно! — хлопнул по столешнице ладонью белобрысый широкоплечий унтер. — Они ещё приезжали на нашу сторону пару раз. У них двое бывших зуавов, но не беглых, а отставных. Работают они на кого-то в Вираце, на местного рыцаря, что ли… Мы ещё удивлялись, как зуавов в Вирац занесло.

— Работали, видать, — сказал подпрапорщик. — А теперь на нашей стороне бандитствовать взялись. Видать, дурные примеры всё ещё заразительны.

— Поймаете? — спросил я.

— «Ласок»? — поднял он брови. — Поймаем, куда они денутся. Они нас без жалованья оставили — нешто простим? Да ни в жисть. Спасибо, что сказал, а то так бы и путались — думали на две банды, что это одна.

— Да не за что, — распрощался я с ними.

Лари подошла к нашему столу, отчего господа подофицеры замерли, не донеся кусок до рта, улыбнулась всем разом, мазнула тёплой волной своего шкодливого волшебства, после чего спросила меня:

— Пойдём?

— Пошли.

И мы вышли из трактира на пыльную улицу. Лари вопросительно посмотрела на меня, и я указал рукой на ворота форта, примыкавшего к городу и расположенного на речном мысу. Мы направились туда, нацелившись на двухэтажный бревенчатый дом с табличкой «Комендатура форта Пограничный», прижавшийся к стене форта, возле которого в полосатой будке маялся часовой в полевой форме, но без камуфляжной куртки, с карабином на плече и штык-ножом на поясе, в коричневых ножнах.

Затем подошли к воротам с проходной, где стояли двое с повязками, на которых было написано: «КПП». Они нас и остановили, поинтересовавшись, куда мы направляемся. А затем отправили нас обратно в комендатуру. Лари было решила действовать своими собственными методами, но я её остановил. Во-первых, не было никакой причины подставлять наряд на КПП под разбирательство с начальством, почему они пропустили не пойми кого, а во-вторых, потому что у них вполне могли быть амулеты от ментального воздействия и морока. Их почти всегда караулам выдают, равно как и любым другим нарядам. А то так какой-нибудь колдун-проныра заставит часового охраняемый объект открыть и потом уйти куда глаза глядят. Это не сложно, кстати, для того, кто владеет подобной магией [86]. И такие амулеты все старания Лари сведут впустую.

Часовой на входе в комендатуру не обратил на нас никакого внимания, мы вошли, топая сапогами по доскам крыльца, через серую, уставного цвета дверь с изображением скрещенных мечей на фоне пограничного столба, и оказались прямо у стойки дежурного.

Дежурным оказался немолодой старший унтер с двумя звёздочками за выслугу на просветах петлиц и наградными планками на груди. При виде меня он просто расплылся в улыбке и воскликнул:

— Волков! Ну ты скажи!

— Полухин! Ха! Живой ещё! А ты как здесь? — удивился я.

Унтер-офицер за стойкой поднял левую руку и показал обтянутый кожаной перчаткой протез.

— А вот так. Отняли тогда руку по локоть, а потом на бумажную должность в погранцы перевели да старшего кинули, — указал он на свои петлицы. — С тех пор в этой комендатуре. Это сколько уже… шесть лет не виделись?

— Шесть, точно, — подтвердил я. — И ты всё время здесь?

— Здесь. Тут и женился, остепенился, хозяйством обзавёлся. И служу, и живу, и переезжать никуда не собираюсь. Прижился, в общем.

Тут он уставился на скромно стоящую рядом со мной Лари, слегка смутился и сказал:

— Вы уж, барышня, меня простите, что не поздоровался. Друга старого встретил, служили вместе и повоевали вместе.