Светлана Крушина - Хроники империи, или История одного императора

— Пусть проклинает и прогоняет, — глухо сказал он.

— Ох, нет! — Эва очень испугалась. — Нет, нет, Марк, так нельзя! Не говори так! Он же твой отец и повелитель! Да и мой отец ни за что не согласится на этот брак, он никогда не решится пойти на вражду с императором.

Перспективы были невеселые, но усилием воли Марк заставил себя встряхнуться и отбросить мрачные мысли.

— Да погоди же, Эва! — воскликнул он. — Зачем предполагать худшее? Отец ведь не отказал мне сразу, значит, надежда еще есть. Соберись же с мужеством, оно тебе еще понадобится, если ты хочешь когда-нибудь в будущем стать императрицей. В самом деле, Эва, не нужно бояться моего отца, — продолжал он с неожиданным воодушевлением. — Он вовсе не такое чудовище, как о нем говорят, и его… его можно любить.

Эва смотрела на него с большим сомнением, но в спор не вступала. Для нее император едва ли был живым человеком, скорее — олицетворением имперской власти, чем-то далеким, огромным, торжественным и внушающим ужас. Представить его в качестве своего свекра она просто не могла. Ведь она даже никогда не разговаривала с ним, а лишь видела на расстоянии (хотя иногда и довольно близко) во время торжественных приемов во дворце.

— Помнишь Илис Маккин? — продолжал Марк, обращаясь к перепуганной Эве. — Истрийскую девушку, которую отец учил магии? Так вот, она совершенно его не боялась, и даже, я сказал бы, обращалась с ним достаточно вольно. А он даже никогда не повышал на нее голос.

— Илис чужеземка, — с сомнением ответила Эва. — К тому же магичка. Она не такая, как мы. И все-таки, в конце концов, император прогнал ее.

— Она сама уехала! — возразил Марк с жаром. — Ты… ты не знаешь, что там было! В общем, Эва, не нужно волноваться раньше времени.

— Я попробую, — покорно сказала Эва.

Они поговорили еще немного о той ерунде, которая может интересовать только влюбленных, потом Эва опомнилась: не стоило позволять гостю большее, на что он мог рассчитывать, не являясь даже официальным женихом. Она отняла у Марка руку, отодвинулась на край кушетки и приняла чопорный и светский вид. И вовремя — в этот момент в гостиную вплыла ее мать, госпожа Аделина Кранах, которая вдруг забеспокоилась, что молодые люди слишком долго остаются наедине. Не наделали бы глупостей!

— Ах, Марк, — с томной улыбкой проворковала она, протягивая гостю руку, — вы так давно у нас не были! Вы, верно, все воюете?

— Да, миледи, — почтительно отозвался Марк. — Я и теперь приехал всего на несколько дней.

— Как жаль! Знаете, Марк, в столице почти не осталось интересных молодых людей — все на войне, — и наши девочки очень скучают. Даже князь Слоок, и тот куда-то уехал, а ведь известно, как он не любит покидать столицу.

— Уехал? — переспросил Марк без особого интереса, из одной любезности.

— Увы! — горестно подтвердила госпожа Аделина. — Разве вы не знали? Ведь вы, кажется, с князем друзья?

— Нет, миледи, — сухо ответил Марк, который предпочел бы до конца жизни не видеть князя, боясь не сдержаться и сделать с ним что-нибудь страшное — за его сомнительные махинации и за то, что он втянул в них Илис.

— Ну, неважно, — ничуть не смутилась госпожа Аделина. — Просто обстоятельства его отъезда очень уж странные. Представьте: в один день он рассчитывает всех слуг, на утро его уже нет в городе, дом стоит пустой, и никто ничего не знает… Я очень рассчитывала на вас, Марк, на то, что вы нам хоть что-нибудь проясните.

— Нет, миледи, — повторил Марк, — мне неизвестно ничего о делах князя.

— Жаль, жаль. Нам его очень не хватает… Но позвольте предложить вам чашку чая? Я вижу, Эва не позаботилась о вас. Эва, как не стыдно, какое невнимание к гостю, где твои манеры?

Эва сильно покраснела и опустила голову. Марк едва заметно улыбнулся ей и стал терпеливо ждать, пока служанка госпожи Аделины принесет чай.

…Разговор, конечно, вращался вокруг Карлоты. И Бардена, и Альберта встревожил ее неожиданный приезд, хотя они и старались не выказать этой тревоги друг перед другом. Альберту это удавалось хуже — император читал его как книгу, оставаясь внешне совершенно бесстрастным.

Они медленно ехали по дороге, уводящей прочь из города, под обнаженными ветвями старых деревьев, которые росли по обочинам, и не обращали никакого внимания на других путников, весьма немногочисленных. На них тоже не смотрели; поскольку они ехали без свиты и в простой одежде, никому и в голову не пришло бы заподозрить в них знатных господ. Альберт, правда, был при оружии, но скрывал его под плащом.

Моросил мелкий дождь, с реки дул ветер, но было довольно тепло для этого времени года.

— Не могу понять, — заговорил Альберт после долгого молчания, — почему она вдруг заявилась в Эдес. Не могли же новости об аресте Слоока дойти до нее так скоро.

— Новости, может, и не могли, — ответил Барден безразлично, — а вот князек наш мог до нее и доехать.

— Сам?!.

— Разумеется, сам. В его положении нанимать посыльных рискованно. Приехал, предупредил и уехал. Карлота тут же подхватилась и примчалась в Эдес… но вот зачем?

— Может быть, своим появлением она хочет доказать невиновность? Мол, совесть моя чиста, я ничего не боюсь, потому и явилась пред твои августейшие очи, брат мой… — предположил Альберт.

— Может, и так… хотя едва ли. Карлота ведь не наивная дурочка. Жаль, что она родилась женщиной! Какого короля мы могли бы иметь, если бы…

Вероятно, Барден хотел сказать "если бы она была мужчиной", но Альберт мысленно закончил по-своему: "если бы она вышла победителем из нашей борьбы за власть". И вслед за тем по недлинной цепочке ассоциаций всплыло в памяти имя: Люкка… Зря он это подумал! Его мысль была незамедлительно подхвачена Барденом, желтые глаза полыхнули яростным жаром.

— Осторожнее, Альберт! — сказал он сквозь зубы. — Обойдись, пожалуйста, без намеков на мои семейные неурядицы.

— Но ведь это правда! — не выдержал Альберт.

— Тебе-то откуда это знать? — мрачно вопросил Барден и замолк.

Довольно долго они ехали в молчании, под усиливающимся дождем. Император грузно ссутулился в седле; коричневый плащ из грубой толстой шерсти делал его громадную фигуру совершенно бесформенной. Мощный жеребец под ним тяжко переставлял ноги и, вероятно, мечтал только о том, как бы поскорее избавиться от такого в буквальном смысле весомого седока.

Альберт тоже помалкивал; гроза вроде бы миновала, но черные тучи не спешили рассеиваться. В любой момент с неба могла ударить молния, и Альберту очень не хотелось попасть под нее. Впрочем, в последнее время гневные вспышки императора все чаще оканчивались ничем. В молодости он без раздумий отправлял на эшафот всех, кто имел несчастье попасть ему под горячую руку; сейчас он вроде бы как стал больше ценить людей. Альберт признавал, что это может быть его пристрастное мнение, но все же не мог отделаться от ощущения, что император стал несколько… мягче. Причем он даже мог бы, пожалуй, указать примерный отрезок времени, когда начались перемены. Как раз в это время из Северной уехала Илис.