Светлана Крушина - Хроники империи, или История одного императора

Взмахнув юбками, она стремительно вышла из комнаты. Барден проводил ее глазами и сказал вполголоса, покачав головой:

— Клянусь Гесиндой, она все еще совершеннейший ребенок. Я думал, она умнее.

— Тем не менее, она добилась своего, — заметил Альберт. — Демонстративно убралась из дворца, но осталась в Эдесе. Если теперь с тобой что-нибудь случится, свалить это на нее будет сложнее…

— Ты все-таки думаешь, что она…

— Ну не мириться же, в самом деле, она приехала.

— Да, — сказал Барден и потер лоб. — Какое счастье, что у нее нет сыновей, и мне приходится иметь дело только с ней самой. Я, право, предпочел бы хорошую битву.

— В этом у тебя недостачи вроде бы нет…

На это Барден промолчал. Война с Медейей, которой он увяз глубоко и, кажется, безнадежно, оставалась его больным местом.

— Эмиль, я хочу попросить тебя, — снова заговорил Альберт. — Воздержись от своих ночных прогулок, пока ты и Карлота остаетесь в городе. Или хотя бы бери с собой сопровождающих.

— Оставь, Альберт, — глухо сказал император. — Я заранее знаю все, что ты скажешь. Оставь.

На линии фронта, которая за последний год существенно продвинулась вглубь Медеи, было весьма оживленно. Даже для одиночки было практически невозможно пробраться через нее незамеченным. Рувато всю голову себе сломал, пытаясь сообразить, как перебраться в Медею и не попасться на глаза касотским или медейским солдатам. Но так ничего и не придумал, махнул рукой на осторожность и решил положиться на удачу.

Очень его выручило то обстоятельство, что он превосходно и без акцента говорил по-касотски, по-медейски и на наи. Благодаря этому он везде мог сойти за своего. Хуже было с легендами: их требовалось, как минимум, две — для касотцев и для медейцев. Для медейцев Рувато придумал довольно правдоподобную историю о том, как был ранен в одном из боев, долго выздоравливал, потом долго скитался по чужбине и, наконец, решил попытаться попасть домой. В качестве доказательства он предъявлял шрамы на лбу. Ему верили; реалистичность истории придавало его отличное знание географии сражений. Ведь даже когда он был вынужден безвыездно сидеть в Эдесе, он не переставал следить за ходом войны. Так что места, даты, названия армий и имена командиров — как медейских, так и касотских, — отскакивали у него от зубов. Касотцам Рувато рассказывал примерно ту же историю, но с поправкой на наинское происхождение. К сожалению, все касотцы, как один, были людьми дотошными и недоверчивыми, и требовали от него детального подтверждения рассказа. Особенный интерес у них вызывали причины, заставившие "будто бы наинца", подданного вечно нейтрального королевства, поступить на военную службу к касотскому императору. Среди наемников наинцы хотя и встречались, но до крайности редко; слишком холодная северная кровь текла в жилах у этих людей, из них получались хорошие убийцы, но плохие воины. Рувато, посмеиваясь, отговаривался примесью южной бергонской крови.

Вести бродячую жизнь оказалось до крайности трудно. Изматывали даже не бытовые неурядицы, вроде необходимости передвигаться пешком и ночевок под открытым небом и на голодный желудок (и это в глухую неласковую октябрьскую ночь); и не постоянно повторяющиеся приступы болезни, которые приходилось пережидать не в теплой чистой постели, а где-нибудь в овраге, чтобы случайно вырвавшийся стон не привлек нежелательного внимания; выматывало постоянно давящее ощущение опасности и крайнего одиночества. Рувато даже не был уверен, что в медейской столице, куда он направлялся, застанет людей, на помощь которых рассчитывал. Он вообще ни в чем не был уверен. Даже в разумности своего предприятия он начинал сомневаться…

Но однажды на рассвете, когда Рувато проснулся совершенно закоченевший и к тому же с тяжелым сердцем после обрывочных тревожных сновидений, в голову его закралась светлая мысль. Зачем тащиться в столицу за несколько сотен лиг, когда можно поискать знакомых прямо здесь, в районе военных действий? Наверняка среди множества людей в доспехах найдется два-три офицера из дворянского сословия, из тех, кто знал Рувато и кому он в свое время помогал деньгами и оружием. Эта мысль так ему понравилась, что он даже забыл про холод и стал обдумывать, кого именно из знакомых можно начинать искать.

Среди прочих всплыло одно имя, показавшееся Рувато особенно соблазнительным. За человеком, который носил это имя (кстати очень известное в Медее), числился крупный долг, еще не закрытый. Конечно, этот долг не имел никакого отношения к денежным делам, но не становился от этого менее значимым.

— Вот и отлично, — сказал себе Рувато, приняв окончательное решение. — Это лучше, чем снова тревожить Илис.

Кстати сказать, мысль обратиться за помощью к Илис у него тоже возникала. Но было это в минуту совсем уж глухого отчаяния, и он быстро от нее отказался. Во-первых, у него не было никакого права втягивать ее в свои личные проблемы; во-вторых, ей, возможно, и самой приходилось несладко. В-третьих, невыносимо было бы предстать перед Илис в столь неприглядном, и даже убогом, виде; княжеская гордость Рувато и так изрядно пострадала за последние недели.

Еще из Касот он написал Илис письмо; он прекрасно понимал, что оно, по всей видимости, станет последним. Благодаря умению Илис ловко устраиваться на новом месте он всегда знал, где она находится, но в дальнейшем поддерживать связь становилось невозможным. Поэтому в письме Рувато прощался и сообщал, что покидает Эдес, по-видимому, навсегда или на очень долгое время. Причин своего отъезда он не объяснял, так же как не раскрывал дальнейших намерений. Зная характер Илис, он мог предположить, что такое туманное послание приведет ее в негодование, но что же делать? Ничего лучше этого придумать было невозможно.

Итак, приняв решение, Рувато вышел навстречу первому же конному разъезду, убедившись предварительно, что нашивки на их плащах сине-золотые, а не черно-желто-красные. Его тут же обступили всадники на высоких боевых конях, и самый суровый из них, с нашивками капитана, спросил требовательно:

— Кто ты такой, бродяга, и что делаешь здесь?

Сообщать имя не имело смысла: едва ли родовое имя касотских князей было известно медейским солдатам; к тому же, Рувато вряд ли поверили бы, учитывая его варварски остриженные волосы, видавшую виды одежду и отсутствие иного оружия, кроме кинжала. Поэтому он сказал просто:

— Мне нужно видеть дюка Ива Арну. Вы можете провести меня к нему?

Ответил он на чистом медейском языке, но всадники все, как один, нахмурились и стали еще неприветливее.

— Назови свое имя, — велел капитан.

— Я назовусь самому дюку Арну, потому что вам мое имя ничего не скажет.