Светлана Крушина - Голос дороги

— Хорошо сидите, — сказал он из-за ее спины.

— Ага, — согласилась Илис и поднялась с кресла, оправила одежду. — Уже пора?

— Пора, — кивнула Гата. — Вы готовы?

— Ага. Роджи, ты идешь или нет?

Роджер лениво поднялся и расслабленной походкой подошел к двери. Несмотря на внешнее спокойствие и размягченность, он не расстался со своими мечами, и рукояти их по-прежнему торчали за плечами. Грэм представил его во всеоружии за обеденным столом, обречено закатил глаза, но смолчал.

В коридоре, на лестнице и в холле было темно и мрачно, только в столовой ярко горели свечи. Грэм с трудом сдерживал нервную дрожь в предчувствии неприятного разговора с княгиней.

За накрытым столом уже сидели княгиня Мираль Соло, — во главе его, — и Нинель, обе в вечерних туалетах, поразительно похожие друг на друга так же, как Гата и Грэм были похожи на своего отца. Рядом с княжной сидел ее муж, Виктор — красивый, элегантный молодой человек лет тридцати с темными волосами и тонкими усиками; тот самый, с которым Грэм дрался шесть лет назад накануне побега. На дальнем конце стола, под присмотром няни, сидели Катрина и русоголовый сероглазый мальчик лет трех, очень серьезный и аккуратный.

Войдя в столовую, Грэм встретился взглядом с княгиней и сдержано поклонился. Она в ответ даже не наклонила голову, и вообще словно не заметила его появления. Княгиня немного располнела, но вовсе не постарела, а полнота ее только красила. И немного седины появилось в ее волосах.

— Добрый вечер, сударыня, — сказал Грэм и остановился в нескольких шагах от стула княгини, по-прежнему глядя ей в глаза.

На минуту в комнате стало так тихо, что слышно было, как потрескивают свечи. Грэм кожей чувствовал направленные на него взгляды, большей частью неприязненные.

— Грэм, — выговорила, наконец, княгиня. Голос ее, как обычно, звучал очень тихо и, казалось, вот-вот смолкнет совсем. — А я-то уж подумала, что Элис померещилось… Ты, значит, вернулся? И не один, как вижу. Ты обзавелся телохранителем?

— Не верю своим глазам, — сказал Виктор, растягивая слова, в своей манере, которую Грэм терпеть не мог. — Неужели это Грэм?.. Мои глаза мне не изменяют?

Грэм промолчал, зная: стоит ответить на колкость колкостью, и — понесется. Пока он держал себя в руках и хотел бы и дальше сохранять спокойствие. Он по-прежнему смотрел только на княгиню, от слов которой, возможно, зависело очень многое.

— Грэм, — повторила княгиня. Грэм подумал, что произносит она его имя как никто другой — так, словно ее выворачивает наизнанку от одного только звучания. — Князь, твой отец, был убит несколько лет назад, ты знаешь об этом?

Что они, сговорились с Нинелью? подумал Грэм. Заладили одно и то же…

— Знаю.

Сейчас она спросит, что, в таком случае, я забыл в ее доме, подумал он.

И не ошибся.

— Тогда зачем ты вернулся? — спросила княгиня. — Ты должен знать, что тебя здесь не ждут.

— Не будем толочь в ступе воду, — ответил Грэм довольно холодно. — Нинель уже спрашивала об этом, мой ответ она знает, так зачем снова заводить об этом разговор?

— Ты не дал ответа, — прошипела Нинель.

— Я дал тебе ответ, — возразил Грэм.

— Ты называешь это — ответом?

Грэм пожал плечами.

— Если тебе не понравилось — извини. Ничего другого ты от меня не услышишь.

— Ребенком ты был не настолько… наглым, — сказала княгиня. — И ты казался гораздо более воспитанным.

— С тех пор прошло много лет, — сказал Грэм. — Многое изменилось. Боюсь, и мои манеры — тоже, и теперь они оставляют желать лучшего.

И снова повисло тяжелое, холодное молчание, гости и хозяева неприязненно разглядывали друг друга. Таких глаз, таких взглядов, Грэм не видел даже у противников, с которыми бился насмерть. Сгустившаяся атмосфера холодности и скрытой ненависти его угнетала; даже Илис начинала беспокоиться, и дети, до того тихонько переговаривающиеся на своем конце стола, примолкли и испуганно поглядывали на взрослых.

Молчание затягивалось. Молчать дальше было глупо, продолжать начатый разговор — бессмысленно. Все уже было сказано, добавить нечего. Грэм хотел бы перевести беседу в другое русло, но не знал, как это сделать. О чем еще говорить с княгиней? Он не находил подходящих тем.

Первой не выдержала Гата. Она сильно побледнела, а голубые глаза ее, обычно веселые, лучистые, метали молнии.

— Мама! — крикнула она и притопнула ногой. — Что с тобой? Ты заставляешь гостей стоять, даже не предложив сесть?! Ты вдалбливала в нас правила хорошего тона, а сама не считаешь нужным их соблюдать?!

— Гата! Как ты смеешь?.. — вскинулась княгиня. Под маской холодности и безразличия промелькнула растерянность, но только на мгновение. Княгиня очень быстро взяла себя в руки и повернулась к Грэму все с тем же высокомерно-отстраненным выражением на лице, и когда она заговорила, голос ее опять звучал тихо и слабо, как обычно. — Ну что ж, раз так… Грэм, если ты не хочешь отвечать на вопросы, представь, по крайней мере, своих… спутников.

— Я думал, вам уже все передали, — усмехнулся Грэм. — Что ж: Илис Маккин, Роджер.

Княгиня немного помолчала, ожидая продолжения, и когда его не последовало, в глазах ее мелькнуло удивление. Вероятно, ей трудно было поверить, что Грэм не добавит к именам спутников хотя бы титулов.

— Очень приятно, — наконец, сказала она. По тону ее, как и по лицу, было яснее ясного, что на самом деле вовсе ей не приятно, и без незваных гостей в доме ей жилось бы гораздо лучше. Она даже не попыталась улыбнуться. — Присаживайтесь.

Грэм, двигаясь как деревянный, отодвинул стул для Гаты, Роджер поглядел на него и тоже отодвинул стул — для Илис. Княгиня позвонила и приказала появившейся служанке поставить на стол приборы еще для троих гостей. Пока девушка расставляла тарелки, кубки, раскладывала ножи и вилки, Грэм с тревогой поглядывал на Роджера, глубоко уверенный, что тот понятия не имеет, как пользоваться всем этим добром. Манеры его, как знал Грэм, оставляли желать лучшего. Роджер, впрочем, и бровью не повел, словно его эта проблема нисколько не волновала. Вполне могло быть, что он вообще не заметил всего этого множества столовых принадлежностей. Грэм отлично помнил, каким мучением стала для него первая трапеза в княжеском доме из-за острого ощущения собственной ущербности рядом с этими высокородными, изысканными людьми. Он даже не умел правильно пользоваться ножом и вилкой. Ныне он не испытывал ни малейшей неловкости, хотя именно теперь предпочел бы выказать свое невежество, просто так, в знак протеста. Как Роджер… который, впрочем, не очень-то ел и пил. Можно даже сказать, почти не ел и совсем не пил. Грэм, знавший его слабость к вину, немного удивился. Роджер вел себя так, словно был "при исполнении".