Светлана Крушина - Королевская прогулка

А иногда Грэм ловил на себе ее заинтересованные взгляды, в которых, как ему казалось, в равной степени смешивалось любопытство, пытливость и что-то еще, что откровенно его радовало. Настолько откровенно, что он прямо-таки пугался этой радости. Ему казалось, что интерес, который проявляла к нему Ванда, не был отстраненным. Это был интерес девушки к парню, который ей нравился. Во всяком случае, Грэм льстил себе надеждой, что истолковал выражение Вандиных глаз правильно. Ему помнилось, что похожие взгляды он замечал у девушек в годы своей недалекой юности. Только вот в те времена он как мог старался избегать подобных взглядов и не привлекать излишнего внимания к своей персоне. А уж от девиц с характером наподобие вандиного и вовсе шарахался, как от чумы. Теперь же ему хотелось смотреть в глаза Ванды, не отрываясь.

По прошествии двух дней Грэм по-прежнему ничего не знал о целях своих новых знакомых, хотя успел уже довольно близко сойтись с Оге. Так же он не знал ни фамилии Ванды, ни ее положения в обществе, ни положения ее спутников. Одно было ясно: положение это весьма высокое. Грэм уже не удивлялся. На особ голубой крови ему везло всегда. Правда, нельзя сказать, чтоб это ему нравилось.

Ив, несомненно, был воином, если судить по тому, как он обращается с оружием, и почти не вылезает из кольчуги. Причем он не был отнюдь простым солдатом. Офицер, как решил Грэм, и высокого чина, несмотря на молодость. Правда, никаких нашивок на его одежде не наблюдалось, но велик ли труд спороть нашивки, особенно, если мотивы и выгоды такого поступка очевидны? Перстень его Грэм так и не опознал, но остался при мнении, что перстень этот — знак рода, а, возможно, положения в обществе. Непонятно только, зачем Ив, старательно споровший все знаки различия, открыто носил заметное украшение, а не спрятал его подальше от любопытных глаз. Возможно, виной тому и причиной была фамильная гордость.

Определиться с положением Оге было сложнее. Он тоже, несомненно, был нобилем, но вот чем он занимался? Грэм терялся в догадках. Более всего Оге пристала бы роль придворного шута. Это было бы достойное применение его болтливому языку и непосредственному нраву. Но для шута Оге слишком уж трепетно относился к своей персоне и при неосторожном или насмешливом замечании в свой адрес вскидывался и сверкал глазами не хуже Ива. И еще была странная черта: для нобиля вообще и для воина в частности он до странности неумело обращался с оружием.

С общественным статусом Ванды и ее подруги дела обстояли и того хуже. Ванда была белоручкой, но не неженкой. Она знала, как надевать кольчугу и с какой стороны браться за меч, и прекрасно ездила верхом, но зато, как уже подметил Грэм, не знала и не умела практически больше ничего. Ну, может быть, шить и вышивать умела, ведь этому учили всех девушек, независимо от их положения в обществе. Да и то… Грэм допускал мысль, что Ванда предпочитала конные прогулки многочасовому сидению с рукодельем на коленях, благо что примеры такого времяпровождения он мог привести без труда. Его собственная сестра вела себя именно так.

Подружка Ванды, обладавшая гораздо более мягким нравом, вообще казалась странным существом, которому не место было в этой компании. Грэм никак не мог представить ее с оружием в руках, в гуще боя — ее, такую тоненькую и хрупкую, что, казалось, она и меч не поднимет, и кольчуга придавит ее к земле. Но ведь как-то ее ранили. Неужели случайно попали?

В общем, воин из нее, по мнению Грэма, был никудышный. Зато она знала и умела много такого, о чем ее надменная и капризная подружка и понятия не имела. Стряпать, во всяком случае, она умела, и неплохо. Но и служанкой она, конечно же, не была. Скорее, наперсница более знатной Ванды. Хотя и сама Корделия принадлежала, несомненно, к аристократии. Это легко было понять, глядя на ее нежные белые руки и плавные, неторопливые движения. Так и представлялось, как она медленно плывет посредине бальной залы, в невесомом шелковом платье, с драгоценными камнями, сверкающими на одежде и в волосах. Даже мужская одежда смотрелась на ней дико. Казалось, что Корделия впервые надела штаны и сапоги — в отличие от Ванды, которая чувствовала себя вполне комфортно в мужском платье.

Странная, очень странная компания. Грэм от души надеялся, что, решив присоединиться к медейцам, не нашел на свою голову еще большие неприятности, чем те, которые у него уже имелись. Впрочем, предчувствия у него уже были самые невеселые. Приблизительно такие же, как два года назад, когда он предложил другу увести из Истрии некую подозрительную девчонку. Последствия сего непредусмотрительного поступка он огребал до сих пор, скрываясь от гнева двоюродного брата этой самой девчонки, оказавшейся племянницей короля Истрии.

Но, предчувствия предчувствиями, а менять решения Грэм не собирался. Он был почти уверен, что ни к чему хорошему эта авантюра не приведет. Были ему свойственны приступы безумия особого рода, когда он, заранее зная, что приключение закончится плохо, все равно лез туда, куда не просили. Каждый раз он получал свое, но и это не могло удержать от того, чтобы в следующий раз снова не полезть в очередную авантюру.

Впрочем, в его профессии без риска было не обойтись.

Вечером третьего дня пребывания в лагере Грэма, из шатра вышла Корделия. Сама, без чьей-либо помощи. Ее, правда, заметно пошатывало, хотя она и старалась ступать твердо. Грэм, наблюдая за ней, удивлялся потрясающей выдержке этой хрупкой девушки-ребенка. Пожалуй, держаться после ранения лучше не мог бы и крепкий мужчина. Впрочем, Корделия, по словам Оге, была ранена не слишком серьезно и даже смогла сама добраться до места стоянки. Выглядела Корделия еще бледновато, но стоически улыбалась и вообще держалась молодцом. На вопрос Ива о самочувствии бодро ответила, что сможет сесть в седло через день. Грэм только головой покачал. Какое ей седло! Будь его воля, он немедленно отправил бы ее домой — отлеживаться, и не выпускал бы дальше ограды отцовского парка.

Выздоровление девушки решили отпраздновать. Откуда-то, из баулов (которых, кстати, было столько, что впору нагрузить целый обоз), Оге жестом магика извлек флягу с вином и предложил выпить. Все с радостью согласились, Грэм тоже не стал отказываться. Вино оказалось хорошим, даже, пожалуй, редкостно хорошим.

— Из королевских подвалов винцо? — поинтересовался он безо всякой задней мысли… и удивился, услышав беспокойные нотки в голосе Ванды:

— С чего ты взял?

— Слишком хорошо для любого другого подвала!

— Разбираешься в вине? — холодно спросил Ив.

— Немного.

— Немного? Всего-навсего можешь указать подвал, из которого оно было взято?

— А я что, прав? — немало удивился Грэм.