Светлана Крушина - Королевская прогулка

— Чтобы ты добил его, пока меня не будет?

Грэм поднял на нее мрачные синие глаза. Вот, значит, какого она о нем мнения.

— Не будь ребенком, — сухо сказал он. — И не говори глупостей. Поторопись лучше…

Рана, к счастью, оказалась не слишком опасной, просто Ив успел потерять много крови. Острый меч Грэма прорезал плоть, как бритва, оставив чистый порез, длинный, но не слишком глубокий. Грэм промыл рану, зашил ее тем, что оказалось под рукой (он позаимствовал у Корделии ее набор для шитья) и наложил повязку. Ив не издал ни звука во время процедуры, даже когда Грэм шил по живому, и не дернулся, хотя оставался в сознании.

— И часто тебе приходилось шить раны, которые своей же рукой и нанес? — поинтересовался он, когда все было окончено.

— Не слишком, — ответил Грэм. — Но бывало.

— Давайте оставим сентиментальные воспоминания на другой раз, — решительно сказала Корделия, которую привела Ванда. — Грэм, иди сюда, я посмотрю, что у тебя с рукой. Кажется, кровь все еще идет.

Грэм повиновался и стянул рубаху.

— Ого, — тихо сказал Ив, окинув его взглядом.

Интересно, к чему относится это «ого», подумал Грэм. Наверное, к шрамам. Поскольку больше ничего примечательного Ив просто не увидел бы. Мускулатурой Грэм похвастать не мог. Он всегда был поджарым, худощавым и жилистым, особенно этому способствовало жаркое солнце и нечеловеческий труд в каменоломнях Самистра. Ни грамма жира не было в его теле, жестком, как камень, который он ломал и тесал два года. А вот шрамов на его шкуре хватало: и от плетей надсмотрщиков, и полученных в схватках, которых было больше, чем хотелось бы. И уродливое лиловое клеймо с изображением медейского грифона на груди, которым его наградил восемь лет назад палач на эшафоте. И огромный шрам на боку, от разбойничьих вил.

Кроме того, чуть выше живота, куда его ударил сапогом Ив, наливался кровью большой синяк.

— Кто-то изрядно постарался, чтобы свести тебя в могилу, — заметила Корделия на удивление спокойно, разматывая окровавленную повязку на плече. — Но, видно, ты очень живучий.

— Угу, — подтвердил Грэм и взглянул на Ванду. Та смотрела на него круглыми отчаянными глазами, закусив губу.

— Рану ты растревожил, — вынесла вердикт Корделия после беглого осмотра. — Воспаление со всеми вытекающими последствиями. Наверное, замотал ее, чем придется?

— Стерильных бинтов под рукой у меня не было, — проворчал Грэм. Вид у раны и впрямь был скверный. А он-то думал, что она заживает…

Корделия только покачала головой.

— Отлежаться бы вам с Ивом где-нибудь… И что вы за народ?

— Доедем, не развалимся, — подал голос Ив. — До свадьбы заживет.

— Если вы до нее доживете, — отрезала Корделия. — В чем лично я сильно сомневаюсь. Теперь — терпение, Грэм. Я хочу привести твое плечо в приличный вид.

— Дай я это сделаю, — попросила Ванда необычно робко. По ее глазам Грэм понял, что ей очень хочется прикоснуться к нему. Ему тоже было бы приятно, но доверять ее лекарским способностям он не стал бы.

— Ты не умеешь, — возразила Корделия. — Не надо, Ванда, ты только хуже сделаешь.

— Я ненамного хуже тебя умею!

— Значит, вообще никак. Поскольку мои познания в медицине совсем невелики. А теперь не мешай мне, пожалуйста.

Корделия была старательна, но неумела. Грэм кусал губы и думал о том, что никакого обезболивающего, конечно же, у медейцев с собой нет. Если не считать вина, но это плохое средство.

— Давай я пока заштопаю твою рубашку, — предложила Ванда робко. — И Ива тоже…

Сквозь боль Грэм улыбнулся. Кто бы мог подумать, что принцесса Медеи станет штопать дыры на его рубахе?

— Отложи до утра, — сказал он. — Не ночью же…

— Я так ни разу и не достал тебя, наинец, — вдруг проговорил Ив. — Где ты научился так фехтовать? В бродячем цирке?

Сказал бы я тебе, подумал Грэм, где меня учили, да ты не поверишь. А поверишь, еще хуже выйдет.

— Пожалуй, — продолжил Ив, не дождавшись ответа, — если бы не раненое плечо, ты бы раскроил меня на лоскуты в два счета.

— Я бы не стал убивать тебя, раненый или нет, неважно. И давайте уже вернемся на хутор. Как бы Оге, проснувшись, не обнаружил наше отсутствие и не поднял панику.

Когда они вчетвером вернулись в ставший уже почти родным сарайчик, Оге спал, как ребенок, и никакой паники устраивать не собирался. Как выяснилось позже, он даже не заметил ухода товарищей, и долго удивлялся утром, когда это Ив успел порезаться.

Грэм повалился на солому в свой угол, накрылся плащом и попытался уснуть. Его начинало лихорадить. Все тело болело, как будто его использовали для игры в мяч, дергало плечо. Будет не слишком приятно, если такая маленькая рана повлечет за собой серьезные последствия. Но кто мог подумать? Раньше он был крепче, и все заживало на нем, как на собаке. Теперь, видимо, уже нет.

Утром их снова навестил Гернот, которого интересовало, что за шум раздавался вокруг его дома ночью. Девушки уверили, что все в порядке, просто вышел небольшой спор. Гернот мрачно взглянул на Грэма, кутавшегося в плащ, — рубаха-то его была у Ванды, — на бледного Ива, уже успевшего напялить на себя неизменную кольчугу, покачал головой, пробурчал что-то под нос, и выразил желание, чтобы сарай был освобожден в двадцать четыре часа.

— Очень хорошо, — задрала нос Ванда. — Мы как раз собирались уезжать.

Собираться-то собирались, но, по мнению Грэма, следовало задержаться еще на день или два, чтобы они с Ивом смогли зализать раны. Но теперь выбора у них не оставалось. Входить в конфликт с крестьянином, терпевшим их присутствие столько времени, не стоило. Грэму не хотелось, чтобы его еще раз подняли на вилы, а разозленный Гернот, как ему казалось, вполне был способен за них взяться, чтобы поторопить гостей.

Глава 3

Около полудня они выехали. За час до этого Ванда вернула Грэму рубашку, зашитую и, насколько возможно, отмытую от крови и еще влажную. Это было очень кстати, поскольку сменой платья Грэм не располагал. Передавая ему рубашку, Ванда явно хотела что-то сказать, но поблизости оказался Оге. И хотя девушка всеми силами пыталась намекнуть, чтобы он на минуту оставил их одних, Грэм постарался, чтобы Оге далеко не отходил. Он предчувствовал очередную романтическую сцену со слезами и поцелуями, на этот раз посвященную ночной драке. Боги знали, как он не хотел еще раз трепать нервы себе и Ванде.

Ив самостоятельно забрался в седло и даже сидел, гордо выпрямившись, бледный как полотно и с закушенными до крови губами. Грэму было интересно, сколько времени он продержится так, прежде чем свалиться с седла.

Вообще, экспедиция грозила завершиться раньше времени. Двое ее участников были ранены, а оставшиеся явно не способны к самостоятельным действиям. Дорога до форта, занявшая у Ива неполный день, растянулась на два, так медленно они двигались. К удивлению Грэма, Ив не только ни разу не свалился с седла, но и не издал ни слова жалобы и вообще держался гораздо лучше, чем можно было ожидать. Что касается его самого, то ему становилось только хуже. Растревоженная рана и не думала заживать. Она снова воспалилась и причиняла дикую боль всякий раз, когда Грэм, подзабыв о ней, делал излишне резкое движение. Вместе с болью вернулся и жар. Грэм уж подумывал, не был ли болт смазан какой-нибудь ядовитой гадостью, которая теперь медленно, но верно убивает его.