Лилия Баимбетова - Единорог

Я никогда не думала, что это случиться со мной, что кто-то однажды скажет: я люблю тебя. Пример моих родителей давно убедил меня в том, что любовь, истинная любовь — это падучая звезда, что это чудо, которого должно жаждать и алкать, но нель-зя ни купить, ни вымолить у судьбы. И могла ли я думать, что эта звезда падет прямо мне на голову? Да еще не только на мою, которая, чего уж греха таить, никогда не от-личалась здравомыслием, но и на голову другого, совершенно постороннего и в выс-шей степени от мира сего человека. Это же истинное чудо — чтобы двое, вот так, вдруг полюбили друг друга. Как это, интересно, называется у Амура — выстрел дуплетом? Как это у Борхеса?

…Часы, отстукивающие память.

Король под занесенным топором.

Несчетный прах давно погибших воинств.

Трель соловья над датскою землей.

Самоубийца в зеркале. Колода

Крапленая. Несытый блеск монет.

Преображенья облака над степью.

Причудливый узор калейдоскопа.

Любая мука. Каждая слезинка.

Как все с необходимостью сошлось,

Чтоб в этот миг скрестились наши руки.

Н-да. Действительно, как много должно быть причин, как много случайностей, в какое-то время произошедших, необходимы были для нашей встречи.

И ужасно думать — если бы ИХ не убили, я бы его не встретила. Я бы на день рождения к Саше не пошла бы, мы подружились уже после ИХ смерти. Ужасно так ду-мать….

Я всегда знала, что дурацкой семейной жизни, дурацкого брака, в который всту-пают по вожделению или в угаре юношеской любви, со мной никогда не случиться. Не то чтобы я не способна на пошлость, с меня станется. Но передо мной вечно будут мои родители, их странная, высокая, невероятная любовь, любовь — святыня, любовь — как храм. Потому-то и не было у меня семьи, потому я и не знаю, что такое семья, любовь и семейная жизнь несовместимы. Не были они мне настоящими родителями, потому что они всегда были отдельно от меня, всегда они были — вдвоем, маг и его Ниниана. А я, плод не любви душ, а любви тел, нечаянное последствие высокой страсти, я была от-дельно. Они искренне пытались любить меня, но любить они могли только друг друга.

Именно они повинны в том, что я не приемлю обыденность. И, наверное, в том, что я не люблю людей. Люди в большинстве своем кажутся мне пустыми и скучными. По сравнению с НИМИ, с моими родителями.

Но как это могло случиться со мной, как он мог сказать, что любит меня?! Как он может меня любить, если у него были женщины и старше и, наверное, красивее ме-ня, если он прошел сквозь смерть и ложь жизни? Как он может любить меня, несмыш-леную девчонку, дочь странных родителей? Ведь я такая дура, ведь я понятия не имею о жизни! Как я могу любить его — это попроще вопрос. Меня просто тянет к нему, как тянет ребенка к спичкам и ножам. Да и то, разве я знаю его? Разве я знаю, что скрыва-ется за этой тонкой кожей, обтянувшей острые скулы, за светлыми серыми глазами? С чего бы ему полюбить меня, такую никчемную и никому ненужную?

Как у Бальмонта:

Ты с нами, здесь, ты светишься — вот тут.

Но между нами — бездны вековые.

Как это все странно и страшно! Просто так встретились двое. Я думала так бы-вает лишь в книгах, ведь я знаю, если уж влюбляются, то в кого-то из своего окруже-ния. Я ведь никогда не пойму Валеру.

Мне кажется, в его глазах я вижу мироздание. То самое мировое здание, которое воздвиг некогда никому неизвестный строитель. Мне кажется, что этот строитель был похож на Валеру.

А ведь много нас таких, как я, запутавшихся в собственных умствованиях! Раньше, мне кажется, больше было таких, как Валера. Раньше каждый человек жил в реальности. Я слишком много говорю, слишком много думаю, слишком много пишу. Это ведь не жизнь, хотя до сих пор меня такая жизнь вполне устраивала. А взглянув в его глаза, я ощутила стыд. Впервые я по-настоящему устыдилась себя, своей жизни, не застрагивающей реальности, а скользящей поверх, как утка планирует над поверхно-стью воды, но не садится.

Через полчаса он позвонил еще.

— Привет, — говорит, — это я.

— Валерка!

— Я ненормальный, я знаю, — быстро сказал он.

— Валер, что-то случилось?

— Нет, ничего. Я же говорю, ненормальный. А что ты делаешь?

— Я о тебе думаю.

— Лер, ты, что, только этим и занимаешься?

— Почти, — сказала я.

— Я, похоже, с ума сошел. Ты уверена, что у меня не глюки?

— В смысле, что я — не глюк?

— Угу.

— Я не знаю, — сказала я, — Может, я и глюк.

— Ясненько. Не у меня одного проблемы, — он засмеялся, — Я-то постоянно прове-ряю: глюки, не глюки. У меня было когда-то, да и вообще долго ли…. С катушек, зна-ешь, как слетают. Глазом моргнуть не успеешь, как уже в психушке.

— Да, — сказала я.

— А что, знакомые проблемы?

— С ума я еще не сходила, если ты это имеешь в виду.

— Ясно, — сказал он сухо.

— Ты, наверное, не поймешь, — сказала я робко, — Иногда…. Иногда я просто не знаю, наяву со мной что-то происходит или просто кажется. Или я могу что-нибудь на-придумывать, а потом понять не могу, было это или не было.

— Лер, а ты уверена, что я настоящий?

— Тебя я не смогла бы выдумать при всем желании.

— Что, слишком примитивный?

— Наоборот, слишком сложный. Для меня.

Он хмыкнул.

— Чего во мне сложного? Я наоборот думал, я для тебя такой примитив. У тебя все-таки высшее образование будет.

— Высшее образование здесь ни при чем.

— Ну да, не при чем, — сказал он безапелляционно и слегка агрессивно.

— Валер, образование здесь ни при чем. Я, между прочим, жизни не видела, я всю жизнь у родителей под крылышком.

— Ты еще молодая. Все впереди.

— Ты-то чем занимался в девятнадцать лет?

— Я-то? Да…

— Вот так.

— Это не важно, Лер. Все ведь по-разному жизнь начинают. У тебя все еще будет, Лер.

— Порадовал, — сказала я.

— а это не страшно. И знаешь, почему? А я теперь всегда буду рядом.

Я сидела с закрытыми глазами.

— Лер, что ты молчишь? Лера! Ты не обижайся на меня.

— Я не обижаюсь.

— Я не дам тебе себя отшить, — сказал он вдруг, — Ты теперь от меня не отдела-ешься, Лерка. Все, хана.

— Я и не собиралась. У тебя, кажется, дела какие-то были.

— Ладно, хоть напомнила, — буркнул он.

— Тебе пора?

— Угу.

— Я больше к телефону не подойду. Завтра поговорим, Валер.

— Ладно. Пока.

— Пока, — сказала я.

Телефон больше не звонил. Я смотрела телевизор и думала, думала, думала.

Мария Печатникова, 19 лет, студентка 3-го курса географического факульте-та:

Да, я что-то слышала про ее родителей. Их вроде бы убили в прошлом году. Ле-ра в том году зимнюю сессию сдавала весной, декабрь и январь в университете не по-являлась. Вообще-то, я могу ее понять. Все-таки родители.

Нет, расспрашивать ее никто не расспрашивал. Неудобно как-то. Близко-то она ни с кем не дружила, разве что с Инной Михайловой они вроде вместе в школе учи-лись, но точно я не знаю. Лера, она была такая, вся в себе. Очень замкнутая. О том, что случилось с ее родителями, никто точно не знал. Убили и убили, это само по себе очень страшно, разве тут станешь расспрашивать.