Лилия Баимбетова - Единорог

Встречусь я с твоим призраком неуследимым?

Ведь и я только сон, лишь чуть более длинный,

Чем секундная тень, что скользит луговиной.

Мы шли по серой и сырой улице, а в груди моей что-то трепетало и билось, буд-то туда засунули огромную птицу. Я знаю, что мой отец и вполовину не ощущал того, что чувствую я. А чувствую я себя так, словно в мои подставленные ладони пал целый мир, хрупкий прозрачный шар — так доверчиво — в мои ладони. И сердце в моей груди замирает-замирает-замирает и, кажется, сейчас остановится. Я не слышу, не ощущаю своего сердца, но зато очень хорошо я ощущаю эту дурацкую птицу — или там не пти-ца? Есть у меня подозрение, что там брыкается целая лошадь и того и гляди вырвется наружу, разорвав меня пополам. А Валерка вдруг остановился и спросил:

— Лер, а ты не передумаешь?

— Нет, — сказала я испуганно, — А ты?

— Я-то нет.

— Валер, — сказала я, — из меня выйдет плохая жена.

Но он закрыл мне рот ладонью.

— Молчи, ясно? Пошли, — и, крепко взяв меня за руку, потащил за собой.

Мы подали это дурацкое заявление. Но я не думаю, не боюсь, как это я буду чьей-то женой, вести какое-то хозяйство, а я всегда боялась этого. Я ведь ничего не по-нимаю в обыденности. Но я не думаю — об этом. Так — не будет. А как будет — я не знаю.

Валерка долго еще сидел у меня сегодня. Точнее, не сидел, а лежал. Растянулся на диване в зале, как половичок, руку за голову закинул, одним глазом смотрит в теле-визор, другим на меня. А потом он задремал. Я выключила телевизор, села на пол ря-дом с диваном и, обняв колени руками, стала смотреть на Валерку.

Он спит как ребенок. Лицо его так безмятежно. В углах губ синева. Боже мой, как тихо он спит! Когда он лежит вот так, мне хочется умереть. Это чудо выше моих слабых сил.

Я представляю себе, как мой отец входил в спальню, садился и смотрел на спя-щую жену свою, на ее непостоянный, изменчивый, ускользающий облик, который соз-дался по велению его слова. Как он смотрел — в эти черты, которых не было доселе, смотрел, зная, что за ними скрывается зверь дивный, больше, чем зверь, больше, чем человек.

Я смотрю на Валеру и вижу — высшее. Как молодому Джолиону, мне хочется сказать: "И это будет моим. Мне страшно!". Такое бывает в любви, в той старинной, давно вышедшей из моды любви, которая постигла меня. Теперь-то в моде лишь сексу-альная совместимость. А была когда-то такая любовь, в которой один всегда был выс-шим. Поклонение — дурацкое слово, но иначе, пожалуй, не скажешь. Я поклоняюсь ему, как отец мой поклонялся моей матери.

Не прав ли я? Ты, тот, кто горечь жизни

Из-за меня вкусил, отец мой, ты

Настоем темным долга моего

Упившийся, когда я подрастал,

Ты, тот, кто будущность мою вкушая,

Испытывал мой искушенный взгляд, -

Отец мой, ты, кто мертв теперь, кто часто

Внутри меня боится за меня,

Тот, кто богатство мертвых, равнодушье

Из-за судьбы моей готов растратить,

Не прав ли я?

Это опять Рильке. Сама я так не умею. Ничего я не умею, просто жуть.

И вдруг зазвонил телефон. Я вскочила и побежала к аппарату, схватила трубку, но Валерка уже проснулся.

— Алло? — сказала я, глядя на Валеркину растрепанную голову: разбудили-таки, гады.

— Валерия Станиславовна, — произнес уже знакомый мне старческий голос.

— Да, — сказала я.

Валерка сел, уткнулся подбородком в спинку дивана и сонно смотрел на меня. При нем я не могла говорить открыто, могла только слушать. А послушать на это раз было что.

— Валерия Станиславовна, — говорил голос в трубке, — в свое время твой отец не внял нашим предупреждениям, не захотел меня слушать. Мы же никогда не желали, чтобы философский камень был создан, чтобы Ниниана, мать твоя, носительница духа философской ртути, отдала свою сущность — свой рог.

"Вы убили их", — хотелось сказать мне, слова буквально вертелись у меня на языке. Но в двух метрах от меня Валерка смотрел на меня светлыми глазами.

— Это сделали вы? — все же спросила я. Тихо так, буднично.

— Да. Необходимо было, чтобы она погибла в человеческом обличье. Для спаса-ния мира это было необходимо.

Я молчала.

— Мы пытались предупредить тебя, Валерия Станиславовна, но сегодня это уже не имеет значения.

— Почему?

— Твое время вышло. Твой гороскоп говорит о том, что завтра ты исчезнешь, уй-дешь в иную жизнь. Умрешь, Валерия Станиславовна. Завтра ты умрешь. Прощай.

"Что за чушь!" — хотелось сказать мне, но старик уже положил трубку. Я поло-жила свою.

— Кто звонил? — спросил Валерка.

— Да так.

— Я пойду, Лер, мне пора.

— Ты позвонишь?

— Я зайду завтра. После обеда, ладно?

— Ладно, — сказала я.

Он ушел, а я осталась одна. Завтра я умру. Как бы это глупо ни звучало. Завтра.

Малышева Ю.К., работник ЗАГСа Советского района:

Нет, по субботам заявления на регистрацию брака мы не принимаем. Не думаю, что где-то можно подать заявление в субботу. В любом случае, заявление от Щукиной и Хазиева у нас не зарегистрировано. Раз они оба проживают в нашем районе, то они могли подать заявление или в наш ЗАГС или во Дворец Бракосочетаний. Туда тоже не подавали? Ну, значит, никакого заявления и не было. Боюсь, ничем больше помочь не могу.

Воскресенье.

Из дневника Валерии Щукиной. Воскресенье, 9 декабря.

Валера заявился рано утром, еще семи, по-моему, не было. Я спала как сурок, дверной звонок, похоже, весь иззвенелся, пока я проснулась. Мне и в голову не при-шло, что это Валерка. Недоумевая, я пошла открывать. А темно-то как еще было! Ох, какая же я была сонная, до коридора доплелась на автопилоте.

— Кто там?

— Это я. Лер, откроешь?

Я открыла.

— Я тебя разбудил?

— Угу, — сказала я, — Заходи, — и потянула его за рукав.

Он вошел и обнял меня за талию. Мы постояли так — щека к щеке — в полутем-ном коридоре. От Валерки пахло одеколоном, но щека у него была небритая. Он так меня обнял — крепко-крепко, будто боялся, что я убегу, я даже испугалась.

— Что-то случилось? — спросила я.

— Нет. Извини, что разбудил.

— Ничего. Завтракать будешь?

— Нет.

Он снял руки с моей талии. Разделся, прошел в зал, плюхнулся на диван. Безжа-лостная люстра заливала все вокруг электрическим светом. Иногда этот привычный нам электрический свет кажется чем-то слишком чуждым, как спрут на космическом корабле. Наверное, на самом деле люди не должны жить среди такого света. Под ду-рацкой моей люстрой Валерка казался бледным как привидение.

— Что, что, не спал сегодня?

— Спал, — он провел рукой по волосам, — Только мало.

Усмехнулся. Я села рядом и уткнулась лицом в его плечо.

— Валерка, какого черта ты делаешь по ночам?

— Вагоны разгружаю.

— Очень похоже, — буркнула я.

Он хмыкнул, обнял меня. Мне казалось, я схожу с ума, так было странно.