Алла Пинейру - Колыбель Героев

Никто из них не заподозрил неладного. Верховный Наставник Шетт окружил себя такой завесой непререкаемой власти и абсолютного подчинения, что и до пробуждения тайной магии Колыбели никто бы не стал задавать ему вопросов. Ринхат ощущал себя песчинкой рядом с горой, воля Верховного Наставника грозила раздавить его. Но все-таки маг боролся, надеясь стать той песчинкой, которая попадется на пути горе и заставит ее соскользнуть с известного пути. Иногда Ринхату казалось, что Верховный Наставник знает о его сопротивлении и насмехается над жалкими попытками жалкого мага испортить дело восьми столетий.

Ламира теперь снилась Ринхату каждую ночь. Она ласково обнимала мага и шептала на ухо: «Подчинись, Ринхат. Не ломай себя, прошу! Ради меня». Но любовь и боль при виде дорогого образа Ринхат душил в зачатке, и гнал от себя предательское наваждение.

— Ты не Ламира. Она никогда не сказала бы мне «подчинись». Она была мне не только любимой, но и другом. Убирайся прочь, гнусный морок!

И образ девушки таял. Сквозь туман Ринхату мерещилась другая фигура — фигура Алаты. Магу казалось, что он может различить глаза прекрасной воительницы из тридцать восьмой кварты. И этот взгляд был его наградой за тот груз, который магу приходилось нести днем. В снах Ринхата Алата молчала и ободряюще улыбалась, но ее образ вставал перед магом все реже, а лживое подобие Ламиры — все чаще. Голосом давно сгинувшей любимой с магом говорили сами стены Колыбели, созданной изначально именно для этого — для того, чтобы заманивать в ловушки молодые горячие умы.

С каждым днем нить, которая связывала Ринхата со странствующей тридцать восьмой квартой, истончалась. И в один день, который никак нельзя было назвать прекрасным, маг с ужасом понял — этой связи больше нет. Даже если кварте будет угрожать смертельная опасность, он этого уже не почувствует. Словно ледяной ветер на миг коснулся его затылка — что же теперь будет? А если Алата, его Алата падет бездыханной где-то в чужих землях? Он, Ринхат, даже не почувствует этого? Просто силуэт в тумане сгинет навсегда, и вернется еще одним сладкоголосым призраком, призывающим бросить никому не нужную борьбу.

Ветер трепал светлые волосы мага. Холод ночи пронизывал Ринхата до костей и, замерзнув окончательно, он побрел в свою каморку в управляющем секторе.

Жесткая постель. Живая темнота, смыкающая тесную клетку стен, неслышный шепот древних камней. Боль, пульсирующая в висках, под сжавшими голову худыми пальцами. Лицо Алаты в темноте под закрытыми веками — текущее, ускользающее. А была ли она когда-нибудь, эта девушка с язвительной усмешкой и глубокими зелеными глазами? И вот уже Ринхат уходит в цветной туман, и кружится в ярком сне с той, кому навеки было отдано его сердце — с Ламирой. И утихает грызущая боль в голове, и разглаживаются ранние морщины на лице мага-наставника, улыбающегося во сне.

Наутро в Колыбели Героев стало одним человеком с пустыми глазами больше.

Мне доводилось слышать о сложной системе порталов в горах Вель, благодаря которой йоны перемещались по пещерам и перевалам быстро и бесшумно. Почти как ирчи — раса, которая несколько веков назад сошла на Виннее на нет. В Колыбели Героев нам не раз рассказывали об этой особенности гор Вель — воин должен знать материк как свои пять пальцев. Ведь только Единственной ведомо, куда могут привести нас пути служения ей и какие земли станут полями сражений.

Йонам нужно было доставить нас на место к рассвету. И они, не мудрствуя лукаво, запихнули пленников в портал где-то в южных отрогах гор Вель. Ощущение было еще более мерзким, чем тогда, когда срикошетившее заклинание Юча швырнуло нас из Дора на Синейскую пустошь. Мне казалось, что меня — девушку отнюдь не хрупкую — пытаются пропустить сквозь игольное ушко. Потом встряхивают, как мокрую тряпку, и заставляют куда-то идти в полной темноте, сырой и пахнущей гнилью. Под ногами скользко, я то и дело порываюсь рухнуть куда-то в ненадежную тьму, но железные пальцы моего конвоира раз за разом удерживают меня от падения. И как эти йоны видят в такой кромешной тьме? Досадное упущение наставников Колыбели — про особенности других рас больше рассказывать магам, а воинов кормить картами и подробными описаниями мест. Это что ж, мне каждый раз у магички спрашивать? Так и вижу — ночь, бой, тридцать восьмая кварта сражается под облачным беззвездным небом с отрядом йонов, и над полем битвы разносится вопль Натэи:

— Я забыла вас предупредить, они прекрасно видят в темноте!

Мы идем в кромешной тьме, и я считаю шаги. Я выдохлась и не могу больше ни показательно ныть, ни подбадривать товарищей по несчастью. В горле сухо, хочется пить и есть. «Интересно, нас накормят перед тем, как принести в жертву?» — усмехаюсь я про себя. — «Вряд ли». В Колыбели нас учили стойко переносить все тяготы и лишения служения Единственной, но ведь в последний раз мы ели еще в Доре! Ничего, до рассвета протянем, а там глядишь больше и не понадобится.

С такими оптимистичными мыслями я неожиданно провалилась в очередной портал, ощущая мертвую хватку йона на предплечье. Снова меня как будто бы прожевали и выплюнули, и снова под ногами была скользкая неуютная темнота. Я чувствовала рядом моих товарищей и йонов, хотя подземный мир жадно впитывал все звуки и я не слышала даже собственных шагов.

Тренированного воина Колыбели трудно измотать простой ходьбой, пусть даже и по пересеченной местности. Но после пятого по счету портала я поняла, что ноги скоро откажутся мне служить. Как и все остальное тело. Спотыкаясь в темноте, я то и дело хваталась за приставленного ко мне йона и ругалась сквозь зубы. Йон молча терпел, но наверняка был уже не рад, что именно ему в числе прочих пришлось проводить недостающие пять жертв к месту ритуального убиения. Я в очередной раз пожалела, что с нами нет Юча. Тот не стал бы долго гадать, действительно ли йоны так хорошо видят в темноте и не стоит ли попытаться как-то от них ускользнуть. Наш боевой маг просто шандарахнул бы первым попавшимся заклинанием, на кого Единственная пошлет. Авось нас бы кинуло обратно в Дор. Не может же нам все время так не везти!

Я вдруг подумала, что уже воспринимаю Юча как нечто само собой разумеющееся. Как будто в нашей кварте никогда не было никакого Марчиса, лопоухого улыбчивого мага, который в моменты опасности становился серьезным и собранным. Как будто у нас никогда не было мага, на чьи заклинания можно было действительно положиться. Как будто всегда был Юч — чудаковатый и непредсказуемый, чья магия могла обернуться чем угодно.

Марчис, значит ли это, что мы предаем тебя? Мне в лицо как будто повеяло ледяным ветром — как тогда, когда я ревела в три ручья на галерее Колыбели, над бушующим заливом.