Кира Измайлова - Пятый постулат

— Ну как? — спросил он весело.

Маша взглянула на него и ахнула — ну совершенно другое лицо! Даже на мужчину стал похож, пусть и выряженного в чересчур яркие тряпки, а не на томную девицу! И — она потянула носом — даже запах духов куда-то делся. Выветрился, что ли? Как она ни принюхивалась, чувствовала только аромат разогретых солнцем полевых трав, свежескошенного сена, еще чего-то… Словом, летом пахло, и только!

— Держи, — он протянул ей такую же красную косынку. — Красное на рыжих волосах — ужас кромешный, но так принято.

— Где принято? — удивилась Маша, зажала вожжи между колен, чтобы не упустить, и повязала голову. Сразу почувствовала себя, как на фабрике — там тоже девчонки, у кого волосы подлиннее, носили косынки!

— Не где, а у кого, — загадочно ответил Весь, перебираясь на облучок. Свои сверкающие цацки он куда-то спрятал, на виду остались только серьги, пара колец из самых аляповатых и цепочка на шее. — Ты, Маша, что делать умеешь? Кроме как скверно шить, еще более скверно готовить и сносно прибираться?

— В смысле? — не поняла она. — Вы о чем? И про кого вы говорили сейчас?

— Про бродячих артистов, — выдал тайну Весь. По лицу его было видно, что затея доставляет ему большое удовольствие.

— Вы собираетесь выдавать себя за… циркачей? — поразилась Маша.

— Не себя, а нас, — поправил он. — Поэтому спрашиваю: что ты умеешь делать? Нет, конечно, можно выступать с номером "самая сильная женщина в мире", но, боюсь, какая-нибудь деревенская баба тебя сделает…

Девушка призадумалась. Выходило, что Весь не так уж неправ. Приметы яркие? Значит, надо не пытаться отвлечь от себя внимание, а наоборот, привлекать его, но так, чтобы люди запомнили кричащую одежду и разные трюки, а не лица. Вряд ли придется выступать всерьез, но если вдруг…

— Я в художественной самодеятельности выступала, — сообщила Маша, радуясь, что ее таланты могут пригодиться. — Играла в пьесе!

— Пьесы мы разыгрывать не станем, — поморщился Весь. — Еще что?

— Ну, стихи могу декламировать, — призадумалась девушка.

— Обойдемся без декламаций, — передернулся мужчина. — Особенно если стихи вроде тех, что ты себе под нос бормочешь, когда полы моешь…

Маша покраснела: чтобы водить тряпкой ритмичней, она читала стихи великого революционного поэта Фонарщикова, и это помогало!

— Петь умею, — обиженно сказала она.

— Да ну? — удивился тот. — А ну, спой что-нибудь!

Маша прокашлялась, подумала и завела негромко, зловеще, как полагалось начинать эту песню:

— Вперед, навстречу солнцу, товарищи в борьбе! Мы трудовой рукою проложим путь себе! Пусть сгинет угнетатель рабочих и крестьян…

— Глядите: эти двое — смутьянка и смутьян, — закончил Весь. — Ты в своём уме? Мы из-за чего вынуждены бежать, а? И ты намерена такими песенками народ развлекать?..

Девушка пристыжено умолкла.

— Давай что-нибудь про любовь, — велел он. — Знаешь ты песни про любовь?

Маша насупилась: они с девчонками певали по вечерам старинные песни, очень уж здорово звучала многоголосица, но вообще-то это не поощрялось — в таких песнях речь шла обычно о муках, страданиях и прочих мещанских пережитках прошлого и всяких предрассудках.

— Давай, давай, — подбодрил Весь. — Вижу, знаешь. Пой!

Тяжко вздохнув, девушка припомнила начало и запела:

— Ой, береза белая, что же я наделала? Ой, гуляла с милым я, доля моя девичья…

Песня была длинной, кое-какие куплеты Маша не помнила толком, но от этого ничего особенно не менялась. Постепенно девушка увлеклась, голос ее зазвучал в полную мощь, а был он у Маши красивым, глубоким (слишком низким, считали подруги), и под открытым небом звучал как-то особенно проникновенно. Может, потому, что раньше ей не приходилось петь такие песни в полный голос…

— Пойдет, — кивнул Весь, когда отзвучали слова последнего припева. — Еще похожие знаешь?

— Ага… — Маша украдкой вытерла нос рукавом — песня была жалостливая. Но стыдно разнюниваться из-за выдуманных историй! Чтобы отвлечься, девушка спросила: — А вы что будете делать?

Весь хмыкнул и неуловимым движением вытащил откуда-то несколько монет. Те, сверкнув на солнце, взлетели в воздух и заплясали в проворных пальцах.

— Ух ты! — непритворно восхитилась Маша. — Откуда вы такое умеете?

— Вообще-то вместо монет должны быть стилеты или кинжалы, — хмыкнул мужчина, взглянув на нее. Монеты продолжали мелькать в воздухе. — Прекрасно развивает ловкость. Но увы, кинжалов я не достал. Пришлось переучиваться.

Да, несмотря на несерьезный внешний вид, Весь оказался человеком предусмотрительным, запасливым и… опасным, пожалуй! Но она понимала, что Весь вырос в мире, где каждый сам за себя, где всем надо иметь при себе оружие, чтобы защититься в случае чего… Ужасно! Как жить, если любой незнакомец может тебя ударить, ограбить? Если опасно обратиться к встречному с вопросом?..

— Где вы научились так вот… жонглировать? — спросила Маша любопытно, отогнав неприятные мысли.

— Не твое дело, — ответил мужчина невежливо.

— А вы только такое умеете или еще что-нибудь? — поинтересовалась она. — Хотите, тоже петь будете? Может красиво выйти!

— Боги голосом обидели, — усмехнулся Весь. — Петь будешь ты, а я подыграю, если что…

— Подыграете? — изумилась Маша, а он, небрежно ссыпав монеты в кошель, вынул что-то из-за пазухи, поднес к губам…

Это оказалась флейта или что-то вроде нее, белая, резная, то ли из кости, то ли из какого-то странного дерева, но это девушка разглядела уже после. Сейчас она могла только слушать: флейта плакала человеческим голосом, жаловалась, негодовала, умирала в муках неразделенной любви…

— Н-да, это, пожалуй, сложновато для крестьян, — задумчиво произнес Весь, когда флейта умолкла. — Напоешь мне потом свои песенки, подберу мелодию.

Маша поймала себя на том, что сидит с разинутым ртом, а поводья вот-вот вывалятся у нее из рук.

— Что? — удивился мужчина, взглянув на девушку. Видимо, на лице ее было написано слишком явное удивление, и он снизошел до объяснений: — Любой благородный человек должен уметь музицировать на чем-нибудь и петь. Голос у меня, как я уже сказал, преотвратный, но хоть слух есть. Так что я выбрал такой инструмент, чтобы удобно было всегда носить при себе и при случае поражать прекрасных дам. С клавесином такие штуки не проходят…

— А-а… — протянула Маша. В ушах всё еще стоял плач флейты, а перед внутренним взором вставало лицо Веся, каким оно было в тот момент: сосредоточенное, одухотворенное даже… ни следа злой иронии, которую девушка так привыкла видеть! Всё ясно, он тоже тоскует по дому, только не хочет этого показывать…

— Ну что, — произнес Весь и взглянул на небо. — Сворачивай-ка во-он туда, в лесок. Надо с большой дороги убираться… Ну что ты делаешь? Тяни за вожжу!