Янина Жураковская - Хранители времени

Сестрёнка склонилась над телом с совершенно зверским (вообще-то бесстрастным, но от этого не менее зверским) выражением лица. Глаза её горели нездоровым интересом.

— Вы уверены, что сняли Полог? — замогильным голосом спросил Идио, чей взгляд выражал серьёзную озабоченность проблемами дрессировки лиловых крокодилов.

— Угу, — откликнулся я, шустро обшаривая шкафы и полки. Было время полуночного жора, и чтобы отбить у меня аппетит требовалось кое-что побольше и пострашнее мёртвой девушки. — Но она в своей жизни больше трупов видела, чем ты кроликов съел, два года скальпелем орудовать училась… Не трясись, ты опять всё не так понял! Никакой некромантии, Яна на доктора, на целителя, в смысле, училась, а на покойниках они тренировались. Мышцы отделять, внутренние органы извлекать, рёбра пилить, препараты всякие де…

Я неосторожно глянул в сторону стола и подавился словами утешения.

— Ну, как говорят наши американские коллеги, вставьте скальпель и поворачивайте его, пока рёбра не раскроются как ржавый разводной мост33, - сестрёнка сунула руку в развороченную грудину и принялась что-то ощупывать. — Ребята, если почувствуете, что начинает тошнить, выйдите, пожалуйста, за дверь.

— Откуда вы такие взялись на мой загривок?! — жалобно проскулил пучок нервов, в молодые годы отзывавшийся на имя Идио, и зажал ладонью рот.

Как уже упоминалась, Яна учится на юриста, и счастлива этим настолько, что Уголовный кодекс цитирует даже во сне. Но! У нашей мамы есть ма-а-ленький пунктик: она хочет (а желание мамули равносильно приказу), чтобы в семье был свой врач. И Яна, которая в отличие от меня, с мамой спорит редко, выслушала её доводы (экспрессивные возгласы вроде "Я мать, я лучше тебя разбираюсь в том, что тебе нужно, потому что я старше") и сразу после школы подала документы в медицинский. Поступила без проблем (при всех тараканах у Яны фантастическое трудолюбие) и начала учиться.

Училась она два года. Ходила на лекции, без жалоб и воплей посещала практикумы, и после каждого визита в анатомический театр исправно смотрела цветные сны со столь лихо закрученным сюжетом, что поутру вся семья щеголяла роскошными лиловыми синяками под глазами. Измученное бессонницей младшее поколение не раз заводило разговор на тему "А, может, не надо?", но всякий раз мамуся ледяным как айсберг голосом изрекала что-то вроде: "Это нормальная реакция. Пройдёт. И пока ты живёшь с нами, изволь соблюдать, бла-бла-бла, слушать маму, бла-бла-бла, и не открывать рот, пока тебя не просят!" Далее следовала демонстрация женской логики с использованием приёмов дятловой долбёжки. Под конец папе (если крайних нет, их всегда можно назначить) высказывалась настоятельная рекомендация "не портить девочке жизнь", и два дня нас обливали безмолвным презрением. Нас — это мужчин, ибо со стороны тихой девочки Яночки бунта никто, даже я, не ждал.

Но, как выяснилось, у неё были свои планы на будущее.

Кончился второй учебный год, Яна с блеском сдала летнюю сессию… и на торжественном ужине мимоходом сообщила: спасибо, мам, за твои заботы, но я забрала документы, потому что медицина — это не моё. И пока мама, потеряв дар речи, открывала и закрывала рот, как рыбка, вытащенная из воды, а я шумно аплодировал сестре, папа флегматично изрёк, что всегда знал: штопать — не в Яниной натуре. Вот рубить и кромсать — совсем другое дело. Мама потянулась за валерьянкой, а папа ещё флегматичнее поинтересовался, не возражает ли Яна против юридической академии. Яна не возражала.

…А сейчас мне уже пятнадцать, пора выбирать профессию, и мама всё чаще заводит разговоры, начинающиеся со слов "Как ты относишься к медицине?"

— Сердце извлечено без использования хирургических инструментов… О, это мне? Спасибо, — одной рукой копаясь в ране, другой Яна в наглую экспроприировала только что состряпанный мной бутерброд и откусила от него внушительный кусок. Запинав как недостойную мысль сделать так, чтобы тело сестры нашли, но опознать не смогли, я принялся готовить второй бутерброд, вдвое больше первого. — Ещё бы лучка зелёного и помидорчиков… Черепная коробка пуста. Мозга нет, — она взяла труп за подбородок и бесцеремонно покрутила его голову вправо-влево.

— Как нет? — задушенно пискнул Идио. — Голова совершенно цела!

— Если ты считаешь, что извлечь мозг можно только проломив череп, мне искренне тебя жаль, — вытирая жирные пальцы о скатерть, заявила Яна. Я перестал жевать, предчувствуя очередную повесть из серии медицинских ужастиков, которыми студентов Яниной группы щедро потчевал преподаватель анатомии. — Когда-то давно в нашем мире правителей одной страны после смерти мумифицировали — это сложная процедура сохранения тела, во время которой все внутренние органы извлекаются. Так вот, чтобы извлечь мозг, жрецы вводили особый крючок в нос покойника, ломали перегородку решетчатой кости, отделяющей носовую полость от черепа, и… — она подкрепила свои слова более чем выразительным жестом.

Идио, позеленев ещё больше (хотя куда больше-то), закатил глаза и сполз в обморок.

— Слабонервная здесь молодёжь, — философски заметила Яна. — А ведь этот ещё из лучших… Что поделать — средние века, темнота, недостаток образования.

— Яна, нашатырь, — сдавленным голосом попросил я. Сестрина рука немедленно сунула мне пузырёк мне под нос. Мерзкий запах немедленно отбил всякую охоту падать куда бы то ни было. — Это великая вещь… я даже не подозревал, насколько великая…

— Светка тоже так говорила, когда её после практикумов откачивали, — согласилась Яна, шлёпая Идио по щекам. Голова бедного оборотня моталась из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. — Эй, товарищ де Вил, приходите в себя! Ну что вы, ей-богу, как маленький? Мертвяка на комбикорм готовы быть пустить, а от бедной тихой покойницы шарахаетесь как лабораторная жаба от скальпеля… — Идио сменил цвет лица с зелёного на пепельно-серый. Яна безжалостно ткнула ему в нос пузырьком с нашатырём. — Нашатырь нас всех спасёт.

— Мё-мё-мёртвые! — затрясся паренёк, давая понять, что ему требуется помощь не только психиатра, но и логопеда. Сестра снова пошлепала его по щекам.

— С косами стоят и тишина… В глаза смотри. В глаза, кому сказано! Думаешь, тебе одному страшно? И мне страшно. И Саше. Страх — нормальная реакция организма на воздействие окружающей среды. Тот, кто говорит, что ничего не боится, либо лжец, либо иди… болван. Нужно притвориться, что всё хорошо, не лязгать зубами, как голодный гуль, не трястись, как трактор на колдобинах, и страх пойдёт.

Речь её была настолько невнятна и лжива, что не поверить было просто невозможно.

— Хорошо, я не буду бояться, хотя мертвяк нас пометил и если его не упокоить, он… — оборотень со значением провёл рукой по шее. По моей шее. — Либо в стремя ногой, либо в пень головой.