Вера Огнева - Возвращение к себе

Немилосердно палило весеннее солнце. А что будет летом? Говорили, что в самые жаркие полуденные часы рабов загоняют под навес, и дают пересидеть смертоносное время в тени. Но уже сейчас солнце свинцовым водопадом поливало головы. К радости рабов, надсмотрщики, которых сегодня прибавилось вдвое, вынуждены были жариться на солнцепеке вместе со своими подопечными. Раздраженная, уставшая стража уже не обра-щала внимания на разговоры. Пусть их, пока управляющего с высокими гостями нет.

- Кого ждем? - прогнусавил Роберт, не разжимая губ.

- Селима Малика, племянника визиря Аль Афдаля, - отозвался рябой Мусса.

- Эй, Амир, ты из Аль Кайры, наверняка с Селимом знался?

Толпа рабов отозвалась тихим смехом.

- Я врагу такого не пожелаю… да будут долгими его дни.

- Кого? Врага или Селима?

- У врагов бея долгих дней не бывает.

- Крутой?

- Тайная стража и мамелюки.

- А чего он сюда пожаловал?

- Так это ж его рудник.

Разговор потихоньку захватил всех. Оказалось, грозное имя Селим Малика известно многим. Но слух Роберта выхватил из общего тихого гула иное: -… когда на Сарипском руднике двое бежали…

- Что? - переспросил он.

- Повесили там каждого десятого. А христиан приколачивали к крестам.

- Там были христиане?

- Мало. Их гонят на дальние рудники. На нашем ты первый.

Роберт по-новому оглядел своих товарищей по несчастью. Значит, если он вырвется отсюда, каждого десятого… Мусса, Амир, Махомма или вон тот, превратившийся уже в дряхлого старика, долгожитель, который так ни разу с ним и не заговорил…

Плечи, будто придавило невидимым грузом. Что ж, у него еще оставалось время поду-мать.

Кто знает, может оно растянется до самой его смерти.

Сухощавый высокий, средних лет араб с красивым замкнутым лицом для начала про-следовал на рудник. Многочисленная свита карабкалась следом. Пестрые халаты мешались с яркими накидками, остро вспыхивали драгоценные камни, из-под самодовольно сияло золо-то. И над всем этим - как чайки - ослепительно белые чалмы.

После рудника Селим Малик изволил осмотреть рабочий скот. С выражением легкой брезгливости на лице, он взирал на шеренгу связанных по двое, трое рабов.

Зажатая над-смотрщиками, грязная, вонючая толпа, казалось, уже не дышит.

Одно движение брови сиятельного, и любого ждет смерть. Ни за что, просто в назида-ние.

Роберт опустил глаза и до боли сжал кулаки. Все что от него требовалось - остаться песчинкой в этом живом бархане, каплей в море, ворсинкой в нити, до смертельного стона скрученных человеческих судеб. Но тот, другой, уже рвался из глубин. Роберт не мог его удержать.

Их глаза встретились.

Черные, чуть навыкате, непроницаемые и равнодушные глаза владыки и светлые, по-лыхающие внутренним огнем, глаза франка. Чем дольше продолжалась эта дуэль, тем боль-ше хмурился всесильный, не привыкший к неповиновению, даже безмолвному, А Роберт уже не мог отступить - некуда было. Но поединок не дали довести до логи-ческого конца, то есть до мгновенной смерти непокорного. Под руку бея подлезла низко склоненная голова управляющего рудником. Жирный, источающий страх и благоговение сарацин, что-то быстро затараторил, оглядываясь в сторону христианина.

Конец, - подумал Роберт. Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться: Селим Малик недоволен положением дел на руднике. Сейчас толстый, потный от страха управляющий постарается отвести от себя часть сиятельного гнева. Попался строптивый франк - пре-красно. На колдуна можно свалить и бедную жилу, и вялую работу, и плохую погоду, и, что птицы не поют.

По мановению руки сиятельного управляющий шариком откатился в сторону. Роберт понял - осталось собрать в кулак волю и достойно встретить конец. Поняли и окружающие. Даже рябой откачнулся от франка. Еще миг назад равные ему, сейчас они старались отгородиться от чужого несчастья. Монолитное за мгновение до этого стадо разделилось: на них, - кого не коснулось и, его - кто был, считай, уже мертв.

Веревку разрубили. Роберт, привычно расправив плечи и высоко держа голову, шагнул вперед. К уху царедворца склонился один из приближенных - грузноватый араб с темной даже для сарацина кожей. Он что-то неспешно и без видимого подобострастия проговорил.

Селим Малик изволил приподнять бровь, выказывая заинтересованность. Роберта про-драло холодом по спине: что если сейчас обсуждается способ особо изощренной казни для него, раба и иноверца?

Пленника погнали к столбу для наказаний, но с полдороги, повинуясь окрику Селима, стража свернула в сторону и остановилась за спинами приближенных. Сюда едва долетала речь управляющего, который взялся огласить волю бея. Царедворец, само собой не мог оск-вернить себя разговором с рабочим скотом.

Подкрадывалась слабость, за ней на мягких лапах ступала надежда. Роберт старался за-гнать ее поглубже. Это только отсрочка: сейчас кончится речь и племянник визиря распоря-диться начать казнь. Зажмурившись, франк чуть покачивался в так толчкам крови в ушах.

Когда натянулась веревка, Селим Малик уже сидел на золотистом, как новая монета, жеребце, свита торопилась по своим лошадям, а Роберту предстояла пешая прогулка в неиз-вестность.

Значит, племянник великого визиря забрал тебя к себе? - барон Критьенский отер со лба пот. В зале становилось жарко. Речь гостя затянулась, но Бенедикт внимательно слушал. Сам не так давно мог попасть в точно такую же передрягу.

- Не совсем, но, в общем, так примерно и случилось. Потом - переговоры о выкупе.

Потом дорога домой. Только…

- Что?

- Когда я вернулся, графский трон уже занимал мой сводный брат. Ты же знаешь, если в течение года и одного дня не объявляется законный владелец, лен переходит к наследнику. Король так и сделал. Когда шла речь о выкупе, он поставил условие: или я остаюсь у сарацин, или отказываюсь от притязаний на свой лен и ухожу в монастырь.

- Ты согласился?!

- У меня не было иного выхода…

- Так ты уже монах, или собираешься?

- Ни то, ни другое.

Продолжать Роберт не стал. Подробности не имели значения. Главное Бенедикт уже знал: блестящего графа равного по рождению королям, больше не существовало.

Остался просто рыцарь, у которого кроме оружия да слова, данного умирающему другу, ничего нет.

- Держишь?

- Держу!

- Взяли!

- Роберт, хватай голову, зацепится.

Бенедикт и Хаген рывком подняли оленя и, разом хакнув, забросили в повозку. Туша заняла ее целиком. Голова свешивалась, царапая землю короткими летними рожками.

Изма-занные кровью, землей и зеленью, седой и рыжий, богатыри довольно наблюдали, как воз-чик, понукая лошадь, выводит тележку на дорогу.

Олень удачно попал под выстрел одного из настороженных Бенедиктом самострелов.