Анна Котова - Сказания земли Ингесольской

— Ну что ж… — и замолчал снова.

Не выдержала:

— Скажи мне, охон-та… — спохватилась, добавила: — Прости, если невежлива.

Проворчал:

— Спрашивай.

— Охон-та, я рассорила его с Таурканом… я виновата… а он нужен людям…

— А люди нужны ему, — кивнул седой. — Ты виновата, Ачаи, да. И люди виноваты. И он. — Пыхнул трубкой. — И я. И Унке.

Хлопнула дверь. Ланеге опустился на прежнее место, притянул к себе Ирену. Спросил настороженно:

— Унке?

— Унке и ты, Волк. Ты напомнил ему об одной старой упущенной добыче.

— И?..

— И он решил, что именно этой приправы недостает в нынешнем супе.

Ланеге вскочил.

— Мне надо в Тауркан.

— Сиди, — покачал головой гость. — Забыл? Только если позовут. Никак иначе.

— Но она же…

— Если позовут. А если нет — значит, такова судьба.

Ирена встала тоже:

— Поедем, Ланеге. Мне тоже надо в Тауркан. Отвезешь.

Гость поднял голову, посмотрел на нее внимательно.

— Сегодня пятница, — пояснила Ирена. — Библиотека.

— С ума сошла, — сказал Ланеге. — После того, что было… да еще ноа… да Унке, который забрал свое… И все равно никто не придет, а если придут…

— Шаман, — вздохнула Ирена, — я сама боюсь. Но там книжки недоразобраны, и привезли двухтомник Зиберта, которым интересовалась Маргарита, вдруг она все-таки зайдет, а меня нет. И Кош там один, я беспокоюсь. Поедем. И… если ты меня привезешь, тебя увидят — и, может, позовут? Сюда ехать не решились, а ты вроде как случайно — сам… может, ты успеешь.

— Вот, значит, какие кувшинки цветут в моих водах… — задумчиво повторил седой. — Да. Признаю. Попробовать стоило. Ну что же — поглядим, что за побеги выбросит этот корень.

Наверное, она покраснела.

Поклонилась гостю снова.

— Извини, охон-та. Поедем мы.

Тот неспешно поднялся, поклонился в ответ.

— Интересно было посмотреть вблизи, да. Чистой воды тебе, Волк. И тебе, Ачаи. — И, рассыпаясь на глазах сверкающими каплями: — Занятные вы.

— Для меня честь… — начал было Ланеге.

Облако брызг рассмеялось и растаяло.

Плеснуло озеро.

— Я только возьму мешок, на всякий случай, — сказал шаман.

Ирена кивнула.

--

До закрытия оставалось минут двадцать, когда Ирена услышала на лестнице шум и слабый возглас. Вскочила из-за стола, опрокинув стул — потому что это был его голос. Выбежала на крыльцо.

Стоял, вцепившись в перила, бледный, даже серый какой-то. Сосредоточенно пытался поднять ногу на ступеньку — и не мог.

Сбежала вниз, подставила плечо. Навалился тяжело.

— Это ты? — сказал. Будто не видел. Может, и правда не видел. Это он-то. — Пойдем, мне на остров… лодку не столкну.

— Куда ты пойдешь, ненормальный, — пробормотала Ирена, — тебя же ноги не держат. Иди лучше сюда. Давай. Вот так.

— Домой, — возразил он.

— Обязательно, — ответила она. — Только сначала ко мне. Отлежишься немного — тогда домой.

Подумал. Медленно кивнул. Чуть не упал.

— Ладно. К тебе. Ненадолго.

— Ненадолго, — согласилась Ирена. — Ну, идем. Только дойди, милый, слышишь? Я же не донесу.

Потянула его к жилому крыльцу.

Дошел.

Лестницу преодолевали, отдыхая на каждой ступеньке.

Свалился на ее кровать поверх покрывала, лицом вниз.

— Сейчас, — сказала Ирена, — только сбегаю, библиотеку запру. Подожди немного.

Не пошевелившись, глухо:

— Да.

Вернулась — лежал в той же позе. Спит? Постаралась не шуметь, наливая воду в чайник. Есть не сможет наверняка, так хотя бы чаю…

Не спал.

— Иди сюда.

Села рядом. Приподнялся, переместился, голову на колени. Уткнулся.

Замер.

Провела рукой по волосам:

— Так плохо?

— Хуже еще не видел.

Замолчал.

Кош выбрался из-под топчана, поразмыслил — и вспрыгнул на кровать, сунулся носом под лежащую безвольно руку, чихнул. Дернул хвостом. Лег возле бока, замурчал.

— Она пустая, — сказал Ланеге. — Понимаешь, Ире — совсем. Не мертвая. Дышит, шевелится. И пустая.

Ирена молча гладила его волосы.

Сутки. Ну, может быть, ближе к полутора. В тот раз он сидел над старухой втрое дольше, но был куда бодрее, хотя и устал. Ведь еле жив. Ох, шаман, горе мое.

— Всегда есть след, Ире. Пусть слабый, пусть остывший. Зимой — был. Сейчас — нет. Я искал…

Зачем так долго, шаман? Если следа все равно не было…

— У меня волчье чутье, понимаешь, — и ничего. Пепел, паутина, пыль, и запах… Затхлый.

Тридцать четыре часа среди пепла и пыли. В затхлой пустоте…

— Я сейчас встану.

— Не вздумай. Лежи.

— У меня вся шерсть в паутине. Я испачкаю тебе постель.

Озноб по спине. Что ты несешь, ты же заговариваешься…

— Подожди минуту, Ланеге, я скоро.

Глупая мысль, но лучше делать хоть что-то, чем не делать ничего.

Выскочила на двор, сломила с черемухи ветку. Извини, сестра. Ты ведь поможешь, я знаю. И с крапивы листьев. Ты кусаешь пальцы, сестра, но ничего. Понимаешь, мне очень нужно. Прости. Пожалела, что нет смородины, а бежать за дикой далеко. Ну что есть… И с бузины ветку. И смолистой коры с чурбака.

Как раз и чайник закипел.

Ветки и листья в миску, залить кипятком. Смола, бузина и черемуха, и крапива, которая против всякого зла… Густой, свежий дух по всей комнате. Остыло быстро — миска широкая. Намочила край полотенца, отжала, чтобы не капало.

По лицу, осторожно. Легче?

Кажется, да. Дышит глубже.

Тебя бы всего обтереть… а собственно, почему бы и нет? И одежду выстирать.

Только сохнуть будет долго, а переодеть не во что. А тебе же непременно на остров… и понятно почему: тридцать четыре часа в поселке, это долго, нельзя. Люди…

Ох, как я зла сейчас на людей.

Ладно. Хотя бы проветрю, может, будет лучше. И плевать, что скажут, увидев на моей веревке твои штаны.

Когда она его раздевала, он попытался сопротивляться. Шлепнула по рукам.

— Хочешь валяться тут в паутине? Не выйдет. Терпи.

Подчинился.

Жаль, что я не вижу этой паутины, которая так ему мешает. Значит — просто всего. С ног до головы. В глазах щиплет от беспокойства и нежности. Нельзя же так себя загонять. Сумасшедший ты, Чигирский Волк, как есть сумасшедший.

Спросила все-таки:

— Зачем — так долго, Ланеге?

— Я же виноват. Я проклял… Унке услышал… Это я сделал, Ире. Мне и исправлять…

И совсем тихо:

— Но я не смог.

Закутала в одеяло, легла рядом, обняла:

— Спи.

— Мне домой…

— Знаю. Я разбужу на закате. Спи же.

Уснул.

…Уезжали — за спиной медленно гасло небо.

Уже в темноте перестирала все вещи. Подумаешь — не видно. Обычной-то грази на них нет… Хотела и шаманскую рубаху — хотя бы вытрясти, что ли, — Ланеге остановил:

— К ней не липнет, оставь.

— Будь моя воля, я б ее прокипятила вместе с твоей волчьей головой.

Засмеялся.

— У меня шерсть облезет, ты что.