Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо

Вторым после печи бросался в глаза стол – не менее здоровый нежели печь, и такой же черный, неизвестно из чего сделанный. На столе стояли пустые тарелки в которых еще с порога видно было – ползали тараканы, а помимо их еще большой котел прикрытый крышкой из под которой торчала ручка половника. Две грубые лавки стояли подле стола. Помимо этого в горнице стояли кочерги, метлы, в углу большой грудой свалены были большие котлы и еще какие–то горшочки, многие расколотые; лампада которая тускло, таинственно тлела на столе не могла осветить всех комнатных пределов:

А кот, как увидел Жара, так раскрыл пасть в которой виднелись острые клыки и не то мяукнул, не то прорычал что–то, а затем отпрянул в темень за печку…

– Ну вот а мы боялись! – со страхом гораздо большим нежели раньше произнес Алеша и нервно рассмеялся, – Хозяйки то нет дома! Ну что ж делать – давай посмотрим что у нее на столе, – он подошел к столу, положил руку на крышку котла и проговорил желая пошутить, – Надеюсь что не человечина…

Шутки однако не вышло, так как его самого мучили страшные подозрения – в котле однако оказалась обычная гречневая каша правда холодная, нашелся и хлеб – он лежал на краю стола, был покрыт плесенью и тверд как сухарь, не понятно даже черный он иль белый.

Как бы то ни было, но ребята почувствовали, как давно уже не ели, и набросились на эту еду и вскоре съели и кашу и хлеб, после чего нашли кувшин с квасом, выпили и его…

Вдруг сон, словно дикий зверь, напрыгнул на них, обхватил и поволок головами вниз, к столу и не было сил сопротивляться…

* * *

Алеша хорошо помнил место оставленное им в последний раз в Мертвом мире: черная, совершенно гладкая словно зеркало долина, над которой высилось что–то неясное вдали.

Теперь же все вокруг было бело и ледяно… Он стоял внутри ледяной избушки на курьих ножках, прямо над своим телом, которое пало под действием колдовского сна прямо в тарелку…

Осторожно дотронулся до самого себя и понял, что рука его призрачная – проходит сквозь ледяную плоть… Подошел к Оле и она, подобная белой статуе, упала головой на прозрачный стол, вот и Жар лежит, словно кусок льда, в точности повторяющий каждую собачью черточку. И все–все ледяное: и котлы, и горшки, и печь…

Но вот что–то дернулось за печью и вылетел оттуда синеватый, постоянно меняющий свои очертания шар, в котором горели два больших, словно тарелки, зеленых глаза, и уставился этими своими тарелками на Алешу и не то мяукнул, не то зарычал, не то ухнул, словно филин, и прошел сквозь ледяную дверь – Алеша забыл, что теперь он призрак, попытался открыть ее, но кончилось тем, что он пролетел через нее на улицу и вот что увидел: все там было ледяно и все ограничивалось белым куполом, который уходил в землю на границе частокола с человечьими головами, все было залито ровным бардовым светом. Снег не хрустел под ногами – Алёша как призрак плыл над ним…

«Что же это?» – думал он, – «Видно это от того, что место это всё из колдовства соткано. Здесь свой мир – и не наш, и не мертвый…»

Его размышления были прерваны нарастающим шумом – будто ураганный ветер ревел в кронах деревьев. Шар с зелеными глазами подпрыгнул и вдруг взмыл в воздух под самый купол, а там в одном месте зачернело что–то, будто лист бумаги прожигался огнем, потом вспыхнуло, и вот огненно красная, пылающая и ревущая сфера стремительно выпала из этого проема…

Алеша как завороженный смотрел на эту удивительную картину, затем, когда огненная сфера уже коснулась земли, опомнился и бросился обратно в избу. Там он склонился над своей ледяной фигурой и принялся орать ей на ухо:

– Проснись! Яга прилетела!

Хоть бы что – он спал беспробудно. Тогда Алеша подбежал к Ольге и закричал ей тоже самое. Затем дотронулся до ее прозрачно–белой щечки и в ледяной фигуре вдруг вспыхнули язычки пламени: прямо подо льдом горели они, потом вдруг вспыхнули разом и вот уже фигурка Оли, вся огненная, бросилась, не видя стоящего в изумлении призрачного Алешу, к окну, посмотрела, вскрикнула… Крик ее был подобен звону далекого колокольчика долетевшего сквозь завесу тумана. И вот ее фигурка бросилась к спящему Алеше… Алеша увидел, как пламя с ее руки пало на его плечо, волнами разбежалось по всему телу…

И вот он уже поднял свою тяжелую голову и посмотрел не на огненную, а на обычную Олю.

Изба заскрипела и зашаталась так, что Алеша едва не упал. Зазвенела посуда, печь жалостливо всхлипнула; вот резко распахнулась дверь, вот из тьмы вынырнул кончик носа, на котором висела огромная бородавка – нос становился все больше и больше, и был это уже не нос а какой–то уродливый рог весь покрытый бородавками и наростами. Когда он стал уже размерам с Алешину голову то как–то весь съежился и раздался свист затягиваемого воздуха и был он так силен что у Алеши на миг заложило в ушах. И он почувствовал даже что воздух словно покрывало стягивается в него в этот безмерный носище…

Затем раздался звук похожий на бульканье болотных пузырей, который был на самом деле кашлем, а затем – хриплый, грубый ворчливый голос:

– Ф–фу! Ф–фу! Человечьим духом несет… Не заждались ли меня, а?! А я опоздала!.. А ты что, Баюн, А?! Ты почему их ещё не изготовил – гости в любую минуту нагрянуть могут!.. Ты что ж, окаянный, хочешь, чтоб я тебе заварила да изжарила!.. Так и сделаю!.. И–ишь, котище!..

И вместе с голосом в избу вошла и его обладательница: баба–яга. Вошла и сразу заполнила собой все пространство, так что и укрыться уж негде было, и не оттого вовсе, что она была толста – нет, она вовсе не была толста, но руки ее каким–то образом вытянулись, стали длинными–предлинными, такими что могли обхватить весь стол, и похожий на рог, нос ее, висел в воздухе прямо подле Алешиного лица, хотя стояла она еще у печи. Лицо ее словно покрыто копотью, которая глубоко въелась в ее кожу. Лицо это, с вытянутым почти до самого пола подбородком, было раздуто выступами такими большими словно обычные носы и иссечено впадинами такими глубокими, что каждая из них могла бы быть ртом. Рот, впрочем, виден был под носом – он открылся, обнажая желтые–прежелтые ряды клыков – многие из них были правда обломаны, но некоторые были острыми, отточенным. Глаза ее были подобны двум громадным черным вздувшимся каплям, над которыми выгибались вниз густые белые брови… В общем – это была не простая Яга, с которой общался старец Дубрав, а самая древняя, из всех древних сестёр–колдуний.

– …С кого же мы начнём… Хмм… Ну ладно – пусть будет девушка, у нее мясо понежнее. Да–да – её и подадим, как первое блюдо для самых дорогих гостей. Ну а юнца… Хм–м – когда все напьются, тогда и юнца подадим – тогда им уж всё равно будет, что есть – хоть костлявой, старческое мясо…