Робин Бейли - Поющая кровь

Самидар проскакала мимо четырех неподвижных тел, сквозь ворота. В последний момент она выбросила руку и ухватилась за конец веревки, на которой ее должны были повесить. Сдернула ее с балки и бросила лежать в пыли на дороге, по которой стремилась прочь.

Дождь, который давно собирался, наконец хлынул ночью. Он лил сплошной стеной, колотя по дороге. Отяжелевшие от воды ветки деревьев клонились до самой земли. Дождь совершенно прибил траву; ударяясь о глубокие грязные лужи, он быстрыми потоками стекал вниз по еле заметным склонам. Равнины поблескивали новыми озерами.

Яркие молнии вспыхивали фиолетовым, иногда белым светом из-за густых темных туч. Гром сотрясал воздух.

Самидар, спустившаяся с гор на лошади, представляла собою жалкое зрелище. Волосы пристали к лицу, юбки, облепившие ноги, распластались по бокам и крупу лошади. Вода ручьями лилась с ресниц. Она беспрестанно вытирала глаза, чтобы лучше видеть. Дождь укалывал ее кожу как бы ледяными иглами, а тонкая туника совсем не грела.

Лошадь скакала по черному месиву, которое когда-то было дорогой. Самидар чувствовала, как дрожит, низко опустив голову, бедное животное, как вода струится по его насквозь мокрой гриве.

Погода вынудила всадницу держаться дороги. Было темно, и дождь лил слишком сильно, чтобы можно было как следует сориентироваться. Будь у нее такая возможность, она бы поскакала напрямик через поле. Но такой отвратительной ночью, боялась она, лошадь может попасть в невидимую яму или узкую канаву и сломать ногу. Поэтому Самидар предпочла скакать по дороге, которая должна привести ее прямо к цели.

Она вымокла и продрогла, но, как ни странно, безжалостный ливень заглушал ее боль, уносил с собой большую ее часть. Солнце садилось, когда она лежала лицом вниз на могиле Кимона; пошел дождь, и ее лицо и руки перепачкала земля с могильного холма. Но когда она наконец поднялась, ливень быстро смыл грязь. Это сильно затронуло что-то в ее душе, и тогда, взобравшись на лошадь, она покинула горы, зная, что ей уже никогда не вернуться к прежней жизни, которую они строили вместе с Кимоном.

Ослепительная молния с треском расколола небо. Самидар вскинула руку, чтобы прикрыть глаза, но слишком поздно, и безрадостный пейзаж, выхваченный светом, остался гореть перед глазами. Последовал оглушительный гром, проняв до самых костей, так что у нее перехватило дыхание.

Ее лошадь лишь подняла голову, моргнула и затем, опустив морду, продолжила свой нелегкий путь.

Странный запах коснулся ноздрей Самидар. Она втянула носом воздух. Запах становился все сильнее, но она еще не могла определить, что это так сильно пахнет. Принюхалась еще раз. Влага мешала распознать этот запах, притупляла обоняние. И все же он усиливался, становясь все явственнее.

Это был запах сырой золы.

Ее таверны больше не существовало, она сгорела дотла. Слабый отблеск далекой молнии осветил часть очага на кухне. Там и здесь Самидар различала обгоревшие предметы, бывшие некогда потолочными балками или частями столов. Почерневший кусок, имевший скорее круглую форму, похоже, прежде был ее железным чайником. Больше не осталось ничего. Даже конюшня превратилась в пепел, а лошади ее сейчас, наверное, в гарнизоне Риотамуса, предположила она.

Соскользнув с седла, она стала бродить среди руин, шевеля обгорелый хлам босыми ногами. Огонь уже давно погас, даже угли не тлели. Зола была холодной и влажной. Ее ступни и подолы юбок сразу же стали черными. Она прошла к очагу, кирпичи разбиты и опалены. Не выдержав легкого толчка, они рассыпались с глухим стуком.

Был ли сначала предан земле Кириги? — гадала она. Или в этом пепле есть и его останки? И если покопаться, она сможет найти его обгоревшие кости? Она снова внимательно рассматривала все вокруг, готовая чуть ли не голыми руками разгребать эти обуглившиеся развалины. Но в такой мгле ей не суждено сделать это.

Она вернулась к лошади и оглянулась, бросив прощальный взгляд на то, что некогда было ее домом. На мгновение воздух наполнился звуками: смехом, криками любовной страсти, стонами при родах. Это были их звуки — ее и Кимона, и Кела, и Кириги. Столь многое исчезло, затерялось в этой куче зловонной золы, и, когда она уедет, здесь будет пусто; невозможно ничем измерить эти потери.

Она взяла лошадь под уздцы и вывела ее через грязь дороги на чистую, прибитую дождем траву. Тщательно стерла золу со своих ног.

До сих пор она выжидала, чтобы вернуться сюда ночью в надежде забрать кое-что из своих вещей, которые могли бы ей понадобиться в дороге. Но слишком поздно. Все теперь было слишком поздно.

Она села в седло и направила лошадь через луг на север, оставив руины за спиной. В такую ночь даже стены Дашрани, что находятся на западе, невозможно увидеть, потому она совсем не беспокоилась, что кто-то заметит ее.

Не светила луна, по которой можно определить время. Она скакала, пригнувшись к седлу, намотав на руку скользкие поводья. Дождь не ослабевал. Холодная вода потоками сбегала вниз по лицу, шее, между грудями. Ее снова стала бить дрожь, а зубы застучали.

Еще в юности она знала, что случаются подобные грозы — бури, которые вызывают ведьмы в ее родной стране, далекой Эсгарии. Ее мать была такой ведьмой, изобретательной и могущественной в своем мастерстве. Самидар слышала, как мать произносила заклинания и обращала жаркие летние вечера в бушующие кошмары. Она видела, как та жестами превращала небольшую рябь на поверхности моря Календи в огромные, разрушительной силы волны, как призывала к себе необыкновенные молнии, которые обвивались вокруг запястий, подобно сверкающим змеям, послушным ее воле.

Но эта буря вызвана не колдовством. Ей не хватает осмысленности, направленности. Необузданная гроза обрушивается со всей своей яростной, неуправляемой мощью. Струи дождя хлещут по телу, молнии слепят глаза, гром оглушает. Гроза бушует без цели, ведь сама природа так же свирепа и неумолима, как и преднамеренное колдовство.

Может, это боги послали дождь, желая ее проучить? В свое время она обидела некоторых из них. И теперь они предпочли унизить ее, повернуть колесо судьбы, загнав его в самую мрачную чащу? Неужели это боги настроили одного из ее сыновей против другого и отняли жизнь у второго? Неужели это боги захотели, чтобы ее выволокли из собственного дома и сожгли его дотла?

Она сплюнула по ветру. В чем еще она могла бы обвинить богов, если бы постаралась? Моя судьба в собственных руках, — всплыло в памяти. Это была старая эсгарианская поговорка, и она часто повторяла ее в те далекие времена. Правда, сейчас, когда она вспомнила эти слова, у нее не было под рукой меча.