Тиа Атрейдес - Песнь первая. Дитя Грозы

В шелест листьев вплетался призрачный, волшебный смех, из ветвей, казалось, выглядывают озорные зеленые глаза, а стрекозы танцуют над водой, сверкая крохотными хрустальными диадемами на головках… Весь лес вокруг них трепетал древним, непостижимым чародейством, бурлил сказочной невидимой жизнью, мерцал неощутимыми огоньками праздника фей, смеялся и плакал, пел и перекликался, неслышно и невидимо.

Принцесса никогда раньше не была в Королевском парке ночью, но ещё с раннего детства помнила испуганное перешептывание служанок о нечисти, обитающей в заколдованном лесу, и грозные окрики главной ключницы — нечего при детях страшные сказки рассказывать. Вдали от Риль Суардиса история Леса Фей и впрямь воспринималась как позабытая легенда, за семьсот лет люди постепенно перестали верить и в живущих в Королевском парке невидимых сказочных существ, и в серьёзность договора с феями и эльфами. Но, тем не менее, никто и никогда не попытался срубить в этом лесу, вольготно раскинувшемся посреди города, ни единого деревца. А если и пытался, то сгинул бесследно, и не смог никому рассказать о совершенной глупости. По ночам и Королевский парк, и Городской — их разделяла узенькая Чифайя — не тревожились человеческими голосами, и в заколдованном лесу безраздельно царил покой. Почему-то всё население славной столицы, будто сговорившись, стремилось в тёмное время суток не заходить под сень древних крон, не пересекать черту цветущего терновника. Неясный, иррациональный страх отгонял людей. Смутные тени, мелькающие в ветвях, зловещие голоса ночных птиц не вызывали желания заглянуть под мрачные своды древесных исполинов.

Но для Шу и Дайма Лес Фей распахнул гостеприимные объятия, окружил их хороводом светлячков, пел для них на разные голоса, и шептал на ушко нежным дуновением свежего ветерка, приглашая познакомиться поближе, поиграть, потанцевать вместе с ним. В древний лес так редко заходили те, кто может услышать и понять его, и лес радовался нежданному подарку. Он стелился под ноги гостей шелковой травой, приоткрывал заповедные уютные уголки, выставлял напоказ дивные благоухающие цветы, словно звал — оставайтесь со мной, я покажу вам прекрасные, невиданные никем чудеса, расскажу неслыханные и правдивые истории, спою старинные песни, укрою вас от всего мира, поделюсь своим волшебством…

И уснувшая под ласковый шепот на пологом берегу принцесса не слышала, как встревоженные друзья зовут её. Не знала, что Эрке и Баль её ищут по саду, не решаясь заходить в ощетинившуюся колючими ветвями, заплетенную густыми лианами зловещую чащу на месте светлого парка с утоптанными тропинками. Не видела, как возвращаются домой, встревоженные. Ей снились сны, удивительные и светлые, полные радости и покоя. Ей снился молочный туман над высокой травой, и залитая рассветным золотом река, и живущая в этом сказочном мире без конца и начала чарующая нежная флейта.

Утро застало Шу в объятиях Дайма. Она пробудилась от легких, осторожных касаний его губ, укутанная теплом его тела, наслаждаясь надежностью его сильных рук. Бирюзовые глаза, полные нежности и восторга, рассматривали её, словно слетевшую на землю фею, руки обнимали её бережно, будто опасаясь ненароком примять воздушные крылышки. Шу чувствовала себя, будто всё ещё в дивном сне, она купалась в его любви, и тихонько прикасалась горящими кончиками пальцев к его волосам, легко проводила по щеке, по контуру губ… она замирала в сладкой неге, и внутри неё словно порхали и щекотались крылышками стайки стрекоз. Она томилась в неясном предчувствии, ожидая и страшась, она сама потянулась к нему устами, и, едва коснувшись и почувствовав жар его дыхания, отпрянула в смущении. То, что рождалось между ними, казалось хрупким и мимолетным, как утренний туман, укрывающий их.

Дайм тоже не мог понять, во сне или наяву прекрасная дриада прильнула к нему, и не решался нарушить таинственные чары неловким движением или неосторожным словом. Неизведанное ранее, ничего общего не имеющее с плотской страстью, волшебное ощущение охватило его, даря удивительное и пронзительное наслаждение. Ощущение бесконечно любимого и дорогого существа, доверчиво и ласково приникнувшего, спрятавшегося от всего мира в его объятиях… ощущение маленького беззащитного сердечка, бьющегося и трепещущего совсем рядом с его…

Припухшие со сна влажные губы принцессы тронула робкая улыбка, и она прошептала, сияя лиловыми широко распахнутыми очами:

— Доброе утро, Дайм… — и он поймал её слова своими губами, словно нырнув в бурную ледяную реку, и прижал её к себе как можно ближе, и она ответила на поцелуй, сначала робко и удивленно, и её руки вплелись в его волосы.

— Боги, что я делаю?! — запоздалая трезвая мысль вместе с обжигающей болью осознания невозможности происходящего заставила его оторваться от нежных уст и прижать её голову к своей груди, пряча прикушенную губу и глаза, полные слёз. Шу мелко дрожала, прижимаясь к нему, и поглаживала его по плечам, не понимая, что же с ним произошло. Почему Дайму больно? Она спрашивала себя, неужели это из-за неё? И понимала, что — да, из-за неё.

— Шу, прости, я не должен был…

— Почему, Дайм? — Шу вырвалась и теперь с тревогой пыталась поймать его ускользающий взгляд. — В чем дело?

— Я не подходящая пара для тебя, Шу, — он упорно отводил глаза.

— Ты что, женат?

— Боги, нет, конечно, — Дайм чуть не рассмеялся такому предположению.

— Тогда почему? И не смей говорить, что я слишком хороша для бастарда, я не поверю в эту чушь.

— И ты не поверишь, если я скажу, что не могу любить тебя?

— Нет. Ты меня любишь, и я тебя… Дайм, — голос её вдруг стал жалобным, — почему тебе больно?

— Потому что я на самом деле не могу любить тебя. Не могу жениться на тебе. Потому что я бастард.

— Я не понимаю, Дайм. Какое это имеет значение? И за каким ширхабом тебе на мне жениться?

— Шу, прости, милая… — Дайм не понимал, как его угораздило ввязаться в дискуссию на эту отвратительную тему. И не понимал, как ему теперь выкрутиться, не объясняя ей всё, как есть, и не потерять её окончательно. — Я не имею права жениться, никогда, понимаешь?

— И что? Или ты думаешь, я об этом не догадываюсь? Ты за кого меня принимаешь, милый, за полную дуру?!

— Шу, не надо испепелять меня на месте, пожалуйста, — Дайм примирительно протянул руки к разъяренной фурии, поглаживая вставшие дыбом черные спутанные волосы, полные синих искр.

— Не увиливай, дипломат троллий! Дело не в женитьбе.

— Да, любовь моя. Ты совершенно права, — наконец Дайм набрался храбрости взглянуть ей в глаза. Увиденная в них боль хлестнула его, будто пощечина со всего размаху. — Все демоны Ургаша, я не хотел, Шу. Я не думал никогда, что смогу… что смогу кого-то любить. Я не принадлежу себе, и не смогу дать тебе ничего… понимаешь, ничего…