Джуд Фишер - Дикая магия

Волшебство, думал он кисло. Лишь волшебству под силу унести его из этого места. Если бы он только мог собрать все свое мужество и, вскочив на коня, умчаться в темноту ночи! Возможно, ему бы повезло: он встретил бы Потерянных, и они взяли бы его с собой. А потом он сумел бы снова найти Гайю, маленькую бродяжку, деда которой так беспощадно убил Танто и которая до того страшного дня была его другом. Или отправился бы на север и разузнал, что случилось с Катлой Арансон. Красно-рыжий цвет земли в их владениях ежедневно напоминал Capo о ней, потому что это был оттенок ее волос, а бледная голубизна неба на северном горизонте точно повторяла цвет ее глаз.

Capo везде находил напоминания о ней: в округлых формах фруктов, в изящно изогнутых клинках, во взрывах хохота, в любом разговоре об Эйре или о неизбежной войне с Севером. Катла была везде и нигде. Он даже не знал, жива ли она. Фабел рассказал ему, что ей каким-то колдовским способом удалось избежать смерти на костре. Но Capo коснулся ее души, когда Катла дотронулась до него в палатке, где продавали ножи, и он точно знал, что никакими волшебными чарами она не обладала, в ней была только чистая, естественная энергия жизни. Каждую ночь она навещала его в снах, ее присутствие было таким реальным и волнующим, будто все происходило наяву, и сердце Capo все сильнее тосковало по ней. Такая чистая энергия не может бесследно уйти из мира, душа подсказала бы ему, если бы Катла умерла…

— Capo!

Прервав размышления, он повернулся и увидел, как через двор к нему шагает отец с перекошенным от гнева лицом.

«О святая Фалла, — горько подумал Capo, — ну что опять?»

Ответом на его молчаливый вопрос стал резкий, наотмашь удар человека, которого Capo до недавнего времени считал отцом; до тех пор, пока несколько месяцев назад его не посетило тревожное видение матери и дяди, возлежащих на постели…

Ярость охватила его, но была ли то его собственная реакция на болезненный удар, от которого звенело в ухе, или же слабое проявление наследственности, Capo не знал.

— Как ты смеешь так обращаться со своим братом?!

«А-а, — с упавшим сердцем подумал Capo, — вот в чем дело».

— Ударить прикованного к постели инвалида — отвратительный и трусливый поступок, а ударить с такой силой, что остался след…

Capo слушал и не верил ушам. Какими бы разнообразными ни были до сих пор клеветнические наветы на Capo, Танто еще никогда не обвинял его в физической жестокости, подобное измышление представляло собой качественно новый виток в наглом вранье брата. Хотя Capo и знал, что все его слова будут пропущены мимо ушей, он все же попытался защитить себя.

— Я не бил Танто, — спокойно сказал он. — Если на нем и есть какая-то отметина, это дело его собственных рук.

Фавио разъярился еще сильнее.

— А ну пошли со мной!

Его пальцы с силой сжались на руке Capo, и отец потащил его к дому.

Capo подчинился, руки, ноги и разум не принадлежали ему, пока был физический контакт. Однако на пороге комнаты Танто Фавио отшвырнул от себя Capo так резко, что юноша упал и растянулся на полу. Вихрь эмоций постепенно затих.

Когда Capo собрался с духом и поднял голову, он увидел мать, закутанную в свою голубую сабатку. Она тихонько плакала, сидя на стуле рядом с кроватью. А его брат, возлежавший на белоснежных подушках («Конечно, — совсем не к месту подумал Capo, — они все набиты перьями самых дорогих йетранских гусей и стоят каждая не меньше кантари, а я сплю на соломенном тюфяке, набитом перьями кур из нашего курятника»), не сводил с него возмущенного взгляда. Рубашка Танто была разорвана, чтобы все хорошо видели темный синяк в том месте, где должна была быть ключица, скрытая в глубине жирной, белой плоти. Синевато-багровая отметина уже становилась фиолетовой. Должно быть, ему потребовалось немало силы и решимости, чтобы причинить себе такую боль, думал Capo, пытаясь осознать, до какой же степени ненавидит его брат.

— Я всего лишь медленно ел, — несчастным голосом пожаловался Танто, а его темные глаза наполнились фальшивыми слезами. Он сжимал тонкую руку Иллустрии в своей огромной, влажной лапе. — А он бил меня за это ложкой…

Capo повернулся к отцу.

— Я не имею к этому никакого отношения, — проговорил он сквозь зубы. — Как вы могли поверить, что я способен на такое?

Лицо Фавио выражало только отвращение, и вовсе не к хныкающему в постели существу.

Танто наслаждался своей победой.

— А когда я крикнул, чтобы он перестал, он снял кинжал с пояса и так сильно стукнул меня рукояткой, что я думал, он убьет меня!

В доказательство своих слов Танто полез куда-то под постельное белье и с победным видом выхватил оттуда кинжал брата.

Capo уставился на него, онемев. Рука потянулась к боку, но он уже знал, что там нет пояса, на котором он обычно носил кинжал. Юноша вспомнил, что пояс был перекинут через спинку маленького тростникового стульчика в его комнате на втором этаже дома. Кинжал в кожаных ножнах лежал там же, когда он выходил из комнаты утром. Как же Танто умудрился его стянуть?

Танто увидел сомнение на лице брата и злобно ухмыльнулся.

— Но, конечно же, я прощаю тебя, Capo, — притворно мягко проговорил он, буравя его взглядом. — Я понимаю, что за мной трудно ухаживать, и забота обо мне — совсем не твое призвание. Вот потому я и сказал отцу, что раз уж Совет собирается в скором времени призвать всех молодых мужчин поднять оружие за Империю, надо готовить тебя в солдаты.

Capo уставился на него, не веря ушам. Танто прекрасно знал, что он не обладает никакими воинскими способностями. Мечом Capo владел неуклюже, а с копьем обращаться и вовсе не умел. Он не имел к войне ни вкуса, ни таланта. Нельзя было надеяться и на его умение стрелять излука, и все потому, что Capo терпеть не мог причинять боль живым существам. Он был скор на ногу и знал, как обращаться с лошадьми, и верхом скакать научился раньше всех. Но, с его точки зрения, это помогло бы ему только быстрее всех покинуть поле боя — потому что в нем не было ни агрессии, ни ярости, которые требуются, чтобы разбить череп другому человеку фактически ни за что.

Юноша открыл было рот, чтобы в ужасе запротестовать, но сразу закрыл его, так как в голову ему пришла новая мысль. Если нужно подготовиться к солдатской службе, да не абы как, а хорошо, чтобы не опозорить все семейство Винго, ему, наверное, позволят оставить Алтею, и тогда осуществится его давняя мечта о побеге.

Capo повернулся лицом к человеку, которого называл отцом. Тот стоял, перегородив дверной проем, руки на поясе, вид непреклонный.

— Со стороны моего брата очень великодушно, — выдавил он, — сделать такое предложение. Отец, если вы позволите мне искупить вину таким образом, я сделаю все, что в моих силах, чтобы приобрести навыки, необходимые хорошему солдату.