Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

Хилл бездумно потрогал свой новый ошейник, пытаясь понять, зачем она его поменяла. Он даже не видел, что именно Шу на него одевает, но теперь, немного придя в себя, смог снова немножко соображать. И чувствовать что-то, помимо душевных терзаний. Полоска металла на шее так отдавала магией, что Хилл удивился, как это он умудрился сразу не заметить? Такой силы магические артефакты встречались ему далеко не каждый день, если вообще встречались хоть когда. Все охранные заклинания, руны, нити, ловушки, глушилки, попадавшиеся ему, ни в какое сравнение не шли с тем, что одето на нем. Такими артефактами Гномий банк охранять. От воров, землетрясений, пожаров, колебания обменного курса и нападения Тёмных магов одновременно. Пожалуй, если на него вздумает свалиться Красный Дракон с Западных ворот, эта железка отшвырнет его, как пушинку. И даже не нагреется. Зачем, интересно, такие меры предосторожности? Чтобы не убежал? Но как раз сбежать ошейник и не помешает. Лунный Стриж совершенно точно теперь знал, что без малейшего труда может сам снять наглухо сросшуюся на нем полоску… звездного серебра? Она нацепила на него артефакт ценой в баронское поместье.

От этой мысли Хилла охватила странная слабость, и он со вздохом прислонился к каменной стене. Ещё раз оглядел свою одежду — не показалось ли ему вчера, что слишком знакомые вензеля на купальном халате? На подкладке камзола, небрежно сброшенного на кресло, обнаружились в точности такие же. Геральдический единорог с цветущей веткой терновника. Королевский герб. Что-то не верилось, что принцесса каждую свою игрушку одевает в камзолы любимого брата, Его Величества. Или, скорее, отца, покойного Мардука — Его Величество Кей пониже и потоньше, было бы мало, а это — как раз. Хисс! Она хотела защитить его, и, пожалуй, теперь Хилл даже понимал, от кого. В такой броне ему даже Придворный Маг не страшнее легкого насморка. В смысле, чихать на него можно. Наверняка и была такая усталая, он же видел её покрасневшие глаза, потому что этот артефакт делала. Для него. Какой же он болван! Он вспомнил, как обрадовался свободе, как… ей показалось, что он только и мечтал всё это время, как слинять!

Но как исправить, как показать ей, что ему не важна эта демонова свобода, что единственное, чего он хочет, так это её любви? Пусть даже не любви, пусть даже просто быть рядом, хоть какое-то время. Служить ей игрушкой, развлекать её, боги, да что угодно! Только пусть ей будет хорошо, он готов на всё для неё! Может быть, написать ей письмо? Как глупо. Почему он вынужден молчать? Почему она не хочет говорить с ним? Насколько всё стало бы проще…

Взгляд его устремился за окно, на желтеющий сад, на разноцветные дорожки, на последние осенние цветы. Розовые, желтые, белые, синие, лиловые хризантемы, острые и нежные, как её глаза… он никогда не дарил женщинам цветов, считая это сентиментальной глупостью. Но сейчас эта лиловая звезда, хрупкая, покрытая влагой недавнего дождя, влекла его неудержимо. Всего минута, туда и обратно. Он помнил, что Шу велела ему не выходить из комнат, но он же не собирается сбегать? Всего лишь сорвать для неё цветок. Принцесса ведь не сможет не понять его, если он принесет ей сиреневую колкую звезду…

239 год. Суард, за две недели до Осенних гонок.

Принцесса выскочила за дверь, чуть не до обморока напугав собственных стражников своим диким видом. Только увидев, как гвардейцы отшатнулись он неё, крепче хватаясь за церемониальные алебарды, она сообразила, что не стоит демонстрировать кому не попадя разброд и шатания в собственной душе. Привычная маска высокомерия и равнодушия снова приклеилась к лицу, ураганные завывания свернулись внутри в тугую болезненно острую спираль, оставив снаружи безмятежную гладь полного штиля.

Нарочито неторопливой походкой Шу отправилась в сад. Немного побродить в тишине и одиночестве, успокоиться и подумать. Самое главное — успокоиться. При воспоминании о счастливой улыбке, осветившей его лицо, принцесса чувствовала себя гадкой, скользкой болотной тварью и убийцей младенцев. Она уже перестала понимать, зачем мучает его и себя. Не проще ли отрезать раз и навсегда, смириться с тем, что двуличные боги посмеялись над ней, показав на миг, что могло бы быть, и тут же отняв. Зачем? Зачем ей это знать? Могла бы всю жизнь прожить и не встретить его, и не догадываться о его существовании, и не терзаться бесплодными мечтами. Считала бы, что ничего такого просто не бывает. Как было бы спокойно и просто! Теперь Шу, похоже, начинала лучше понимать Рональда. Будь она Тёмной, у неё не возникло бы никаких сомнений, имеет ли она право таким жестоким способом вырывать у судьбы возможность счастья. Не думала бы о том, чего он хочет, больно ему или нет. Просто брала бы то, что хочется, и плевать на всех.

Но Шу прекрасно понимала, что, будь она Тёмной, ей и не нужен был бы Тигренок. Не нужен был бы никто. И она даже не понимала бы, что бывает иначе. Демоны, как же она ненавидела свой Сумрак! Тьма и Свет, вечно рвущие её на части. Она осознавала, что многие её желания и стремления, как и её методы достижения цели, скорее пристали Тьме, но, в то же время, её совесть явно была порождением Света. «Несносный грызун! Если слушаться его, то можно сразу сложить лапки, взять брата за ручку, и, посыпая главу пеплом, удалиться по монастырям. А там уже с чистой совестью молиться Светлой Райне, чтобы защитила Валанту от произвола Тёмного, потому как что-то предпринимать против него — совесть не позволяет. Тьфу! Морить этих грызунов. Крысиного яду на эту совесть нет».

Философский диспут с умным человеком, то есть с собой, любимой, помог принцессе успокоиться и несколько трезвее посмотреть на ситуацию. При мысли о Тигренке ей больше не хотелось вцепиться всеми десятью когтями в совершенное лицо, растоптать, растерзать его, уничтожить это чудесное, прекрасное существо, чтобы, если уж не досталось ей, то больше никому. Она вспомнила его склоненную голову, растрепавшиеся золотистые волосы, грусть и покорность в небесных глазах. Вспомнила его порыв — он же хотел обнять её, потянулся к ней… и она сама оттолкнула его. Боги, наверное, лишили её разума. «Что я творю?» — ей захотелось тут же бежать обратно, к Тигренку… и что она ему скажет? «Извини, любимый, но я всё равно не отпущу тебя? Мне всё равно, что ты хочешь быть свободным, мне всё равно, как и почему ты оказался здесь, мне всё равно, что у тебя были совсем другие планы на твою жизнь… нда, очень убедительно. И он, разумеется, ответит — конечно, дорогая, плевать на ошейник, плевать на мою гордость, плевать на мое прошлое, настоящее и будущее, я с радостью останусь твоей домашней зверушкой. Ага. Ну, а как иначе? Это же предел его мечтаний — головокружительная карьера котёнка при принцессе. Ширхаб. Три раза ширхаб. Всё, хватит. Есть цель, и есть план. Пока не придуман план поудачнее, будем придерживаться имеющегося».