Тиа Атрейдес - Сумрак и Гитара

Они шли по дорожке, не глядя друг на друга, в молчании, погруженные каждый в свои размышления. Отталкивая, и мечтая о прикосновении, не решаясь ни сделать шаг навстречу, ни отпустить. Страшась неловкого движения, будто их путь лежал не по надежной земле, а по ветхому узкому мостику над бездонным ущельем. И со страхом и надеждой ожидая хоть какого-нибудь знака, хоть намека, чтобы, наконец, или рухнуть в эту пропасть, или взлететь. Вместе. Лелея, как величайшую драгоценность, легкое касание пальцев, прислушиваясь к дыханию, кидая осторожные косые взгляды из-под ресниц.

Знаком провидения выступил самый обыкновенный лакей с полным подносом, случайно попавшийся им на пути, подпрыгнувший от внезапного появления из темноты двух безмолвных фигур со светящимися глазами и чуть не выливший принцессе на платье изрядное количество красного лорнейского. Тигренок поймал на лету выскользнувший из рук слуги поднос с бокалами и, обернувшись посмотреть, не обрызгало ли принцессу, не споткнулась ли она от неожиданности, встретился с Шу взглядом. Оба замерли, боясь спугнуть миг внезапной открытости и доверия. Не отрываясь от её глаз, Хилл всучил поднос растерянному лакею, и с робкой вопросительной улыбкой потянулся к возлюбленной, отбросив прочь все ненужные сомнения и опасения. Шу в ответ засияла и шагнула ему навстречу, и уткнулась в родное крепкое плечо, и уцепилась за него, словно хоть что-нибудь сейчас могло заставить Тигренка выпустить её из рук.

Гостеприимный Кемальсид, разумеется, быстро и оперативно раздобыл дорогому другу приглашение на королевский бал. Даже намекать не пришлось — в глазах посла так и мелькало предвкушение грядущих благ и выгод, кои непременно принесет ему близкое знакомство с самим шером Рустагиром. Ещё бы не принесло. Не зря же в течение долгих лет он обзаводился полезными связями, по крупицам собирал всевозможную информацию и создавал себе блестящую репутацию осведомленного обо всем на свете человека. Слава Карум, не обидевшей его ни памятью, ни наблюдательностью, ни логикой, ни интуицией. А принести уважаемому шеру Иршихазу немного пользы в обмен на некоторые услуги… почему бы и нет? Тем с большим удовольствием ирсидский посол будет содействовать ему и дальше.

Без протекции старого знакомого Рустагиру вряд ли удалось за два дня до королевского бала раздобыть себе достойное придворное платье — все портные Суарда, разумеется, не спали ночами, спеша обеспечить новым гардеробом всю поголовно столичную и понаехавшую к гонкам из других мест аристократию. И на просьбу, пусть даже подкрепленную пятикратной, против обычной, платой, только скорбно разводили руками. Предусмотрительный же посол, оказывается, имел собственного портного, ничем не уступающего лучшим столичным мастерам и с удовольствием нагрузил его дополнительной работой. Так что на следующий же вечер после приезда парадный костюм по последней столичной моде дожидался шера Рустагира в его комнатах.

Опять-таки, благодаря послу перед ним вмиг открылись двери чуть ли не всех домов. Стоило ему только намекнуть на свое желание познакомиться поближе с местным высшим светом, довольный донельзя и гордый собственной щедростью Кемальсид высыпал перед ним изрядную груду приглашений. Сияющий вид посла, предлагающего дорогому гостю самому выбрать, куда направиться в ближайший вечер, вызвал у Рустагира невольную улыбку. Пусть ирсидский посол и прожженный дипломат, шагу не ступающий без политической выгоды, но до чего обаятелен! Жизнелюбие так и брызжет, заражая всех окружающих прекрасным настроением.

На приеме у графа Свангера шер Рустагир ещё не раз имел возможность убедиться в том, что ирсидский посол действительно прекрасный дипломат. Казалось, его рады видеть все, от хозяина дома и до последнего молодого обормота, расточающего комплименты графской дочери. Именно там Рустагир и узнал — почти случайно — некоторые подробности о предмете собственных чаяний. От одного из обормотов, по счастливому стечению обстоятельств не только присутствовавшему на последнем парадном обеде у юного короля, но и вздумавшего поделиться пикантной историей с той самой хозяйской дочкой.

Едва услыхав краем натренированного уха слово «принцесса», Рустагир не замедлил присоединиться к увлекательной беседе. Вытрясти из самодовольного павлина все подробности оказалось просто до отвращения. Совсем немножко грубой лести и намек на заинтересованность, и молодой хлыщ разлился соловьем. О себе в основном, но с помощью наводящих вопросов выдал все, что только знал, предполагал и ещё больше того. Но больше Рустагиру уже не интересовало, и он под благовидным предлогом покинул компанию юнцов.

Вечер оказался на диво плодотворным. Удалось не только раздобыть ворох полезных и не очень сведений о политической ситуации и придворных течениях, но и завести несколько весьма перспективных знакомств. В частности, с бароном Тейсином и его юной дочерью. Кроме богатства и родовитости у барона присутствовало ещё одно неоспоримое достоинство — приближающаяся помолвка его единственной дочери с королевским фаворитом, шером Дуклийлоном. А, следовательно, некая возможность приблизиться к самому королю и его сестре. Хоть этот вариант и не казался Нимуе самым простым, но не отказываться же от возможности, которая сама в руки просится? И он потратил добрых полчаса на беседу с бароном, в результате выяснив, что сам барон прочитал все его книги, и будет счастлив принять его в своем доме в любое время. Искренне восхищение шера Тейсина доставило Рустагиру несколько приятных мгновений. И вызвало желание воспользоваться его приглашением даже в том случае, если это и не будет столь уж необходимо для дела. В конце концов, никогда не знаешь, что и когда может пригодиться. Не разбрасываться же ценными знакомствами? Да и просто получить удовольствие от беседы с умным человеком, ценящим хорошую литературу.

239 год. Суард, первый день Осенних гонок.

Всего несколько минут покоя… всего несколько минут слышать биение любимого сердца, согреваться в сильных руках… и всего один короткий поцелуй, в котором все — и прощение, и нежность, и обещание. Маленькое затишье перед последней, самой сокрушительной волной урагана, чтобы только вспомнить о твердой опоре под ногами.

Они чуть не столкнулись у выхода в сад. Маркиз, отравленный ревностью и горечью неминуемой потери, и едва нашедшие друг друга принцесса и наемный убийца. Один взгляд на Шу, тихо светящуюся счастьем, и Тигренка, бережно, словно хрупкую бабочку, придерживающего её за руку, развеял его последние надежды. Они оба мерцали розово-золотой паутиной любви, связанные в единое целое, и вмешаться, нарушить волшебную гармонию между ними, показалось Дайму кощунством. Сейчас, вне шумного зала, не играя на публику, Тигренок вовсе не казался прекрасной неживой куклой, наподобие фарфоровых болванчиков, кивающих головой. Магия ошейника, лишающая его воли и чувств, оказалась всего лишь иллюзией — не может у бездумного раба быть такого лица, таких глаз. Живых, полных надежды и печали, любви и боли. Один взгляд, и Дайм готов уже был отступить, скрыться с глаз долой… не успел. Шу тоже заметила его и замерла. Вина, страх, боль… как же ему не хотелось видеть в ней всё это. И глаза Лунного Стрижа, как в зеркале — ревность, горечь, отчаяние и ненависть. На миг Дукристу даже стало смешно. С какой стати ему-то ревновать? Он что, слепой? Шу принадлежит ему вся, целиком, без сомнений и оговорок.