Дмитрий Денисов - Изначальное желание

Вернее, пока еще не пытался.

Танцовщицы виляли округлыми бедрами уже перед глазами. Блондинка обошла сзади, и ненавязчиво принялась массировать шею. Ее теплые нежные пальцы источали чудотворные волны. Я медленно сомкнул глаза и в блаженстве замурлыкал. Таинственные ароматы цветов и масел щекотали ноздри. Но вот их глубинные желания обжигали холодом. И хоть они искусно играли глазами и сверкали улыбками, но напоминали мне холодные льдинки. Вряд ли бы они по собственной воле выкручивались здесь перед страшным и опасным гостем. Перед тем, кто мог бы растворить их кровь в этой воде.

Неожиданно моего уха коснулись горячие влажные губы.

— Господин доволен?

Я не мог говорить. Я лишь промычал. Или промурлыкал. Или… словом, не важно.

— Господину нравится?

— Даааа… — на сей раз я прошипел.

— У господина есть имя?

— Даааа… ты уже назвала меня. Я — Господин.

— Хорошо, — мгновенно согласилась она, и принялась усерднее разминать мою жилистую шею. — Хорошо, наш Господин. Мы будем звать вас так, как вы пожелаете. И делать все, что вы пожелаете.

— Все? — недоверчиво переспросил я.

— Совершенно все, — жарко дышала она в ухо. — Ведь у вас есть желания?

Я вдруг рассмеялся. Пусть тихо, но она на миг отпрянула.

— Вы смеетесь?

— Как видишь.

— Но чего в нас смешного?

— О, вы прекрасны. Даже до безобразия. Я не достоин той чести, что вы мне оказываете. Я не достоин внимания таких умопомрачительных красавиц. Потому что я — никто. И не важно, как меня зовут. Мир ни разу еще не слышал звуков моего имени. И не знаю — услышит ли? А желания у меня есть. Но они совершенно не те, о чем вы думаете.

— Господин, мы не думаем, — учтиво ответила она, поглаживая плечи. — Мы лишь удовлетворяем ваши желания. Чего вы хотите?

— Вам это не по силам, — я медленно ронял слова. Они таяли в мелодичном звучании таинственных инструментов.

— Зря вы так думаете. Мы умеем все…

— Сомневаюсь.

— Не сомневайтесь.

— Все, или все, что вам положено? — уточнил я, чем ввел ее в глубокое замешательство. Она на миг замерла, тонкие пальцы одеревенели. Я ликовал. Но в итоге сжалился и попросил, — подлей вина.

— Слушаюсь, — оживилась она. Оторвалась от моей шеи и наклонила кувшин. — Вам нравится королевское вино?

— Да. Оно так же сладко, как и ваши тела, — я пожирал взглядом роскошных танцовщиц. Они как раз выкручивались передо мной, повернувшись спиной.

— Спасибо, — благодарно отозвалась златовласая девушка. Первая искренность тенью промелькнула в ее голосе. Я пригубил из кубка, посмаковал, и блаженно вздохнул.

— Но вот ваши души… Они не так сладки и притягательны. Ваши мысли… они путаны и противоречивы. Ваши желания… они не ваши.

— Не думайте об этом, — она уже перешла на грудь.

— Не могу. Ведь первое мое призвание — думать. И постигать ваши желания. Как тебя зовут?

— Альвин. А вас?

— Ты уже знаешь.

— Но это же… не имя?

— Да.

— Ладно, не буду терзать вас бесполезными вопросами. Но стану задавать полезные. Вам нравятся королевские танцовщицы?

— Ты же умница, Альвин. Ты же знаешь ответ?

И хоть она за моей спиной, я разглядел улыбку на ее губах.

— Само собой, ведь мы — лучшие.

— Бесспорно.

— Вы хотите, чтобы они опустились к вам в бассейн?

— Зачем? — осторожно поинтересовался я.

На миг она задумалась. Но сразу же нашлась.

— Вас когда-нибудь гладили шесть женских рук?

— Гладили. И даже больше. Например — семь.

Она задорно хохотнула. Я тоже смеялся.

— И оплетали семь женских ног? — озорство так и звенело в ее тонком голоске.

— Да, — подтвердил я. — О, нет, последняя не была калекой. Просто, больше не влезло.

— Вы удивительны, — отметила она. — Хотя бы тем, что вас удивить нечем.

— О-хо-хо! Меня всегда есть чем удивить, — запротестовал я. — И я удивляюсь.

— Чему же? — с жадностью спросила она.

— Больше всего удивляюсь человеческой глупости.

На миг ее пальцы замерли. Я продолжал.

— Она так прочна в сознании некоторых, что ее уже невозможно искоренить. Потому как никто ее не признает. И люди так удачно с ней прижились, что я истинно удивлен. Без нее некоторым труднее жить, чем с ней. До сих пор не могу понять — почему? Как же так выходит?

— А почему вы так думаете? Ведь не все же глупы? — в ее словах промелькнула легкая обида за себя и за все человечество.

— Не все. Но подавляющее большинство, — скорбно признал я.

— И в чем же проявляется их глупость?

Я снова отпил вина. Одна из брюнеток поманила меня пальчиком. Я улыбнулся и покачал головой!

— В близорукости.

— Это как? — Альвин перешла на плечи, втирая в них какие-то масла. Я таял. Голос тихо рождал слова:

— Под глупостью я понимаю не отсутствие знаний, а отсутствие желания их постоянно постигать и обновлять. Знания, как и мир — неизмеримы и бесконечны. Однако люди видят лишь то, что рядом, но не видят то, что дальше. Очень немногие склонны смотреть вперед, остальные же останавливаются на старом и избитом. То есть живут, как живется, и их это радует. Я, право, тоже радуюсь за таких, пока они искренни сами с собой. Но тут же жалею, если у таковых рождается зависть к тем, кто стремится к лучшему и имеет это.

Одна из девушек танцуя подошла совсем близко. Ее изящные смуглые ноги блестели передо мной, звеня дорогими браслетами. Багровые сполохи жадно вылизывали ее полные бедра, гибкую молодую талию, высокую грудь. Ее взгляд горел, как у дикой кошки, когда она улыбалась мне. Да, глазами играют искусно. Она мягко упала на колени, и, перебирая руками, глубоко прогнулась. Я лишь довольно крякнул. И продолжал.

— Люди не стремятся, потому что не видят. Ни таящейся красоты, ни подстерегающих опасностей — ничего.

Тем временем подоспела вторая. Она тоже встала на колени, но повернулась задом. И тоже глубоко прогнулась. Да, девушка и удача, какие они разные. Какой соблазнительной нам кажется первая, если поворачивается задом. И какой вторая. Как сложно добиться этого от первой, и как часто вторая принимает эту излюбленную позу. Поэтому я любовался, пока была возможность. И радовался, что передо мной красивая танцовщица, а не удача.

— Многие люди почитают великую историю, но немногие задумываются об истории собственной, — говорил я Альвин. — Не зрят в свое прошлое, не признают своих ошибок, и не стремятся их исправлять в будущем.

Теперь они обе стояли на четвереньках, грациозно покачивая перед моим носом самыми заветными частями.

— Не могут поставить себя на место других и понять, что движет ими.

Танцуя, они скользнули на пол, перекатились на спину.

— Не могут унять своей гордости, чтобы снизойти до понимания.

Танцовщицы принялись массировать себе упругие груди и стонать.