Дмитрий Денисов - Изначальное желание

Зевак становилось все больше. Все больше взглядов стал притягивать седельщик, немо застывший над кучей золота. Помимо жадности во взглядах замелькала строгость — поодаль прошел сборщик платы за места. Он достал свиток, сверил какую-то строку в череде длинных писаний, метнул косой взгляд на Кнута, скрипнул зубами и удалился прочь.

Я не желал привлекать внимания. Следовало что-то делать. А как лучше всего остаться без внимания? Правильно — исчезнуть. И я поспешил исполнить свое желание. Ведь всегда исполняю свои желания лишь сам. Не потому, что не привык доверять другим. А потому, что желания мои странны, непонятны, и порой — с трудом воплощаемы. Иной раз и вовсе не реальны. Последнее, кстати, всегда становится решающим.

Эх! Все приходится делать самому.

Но я не хотел исчезать не попрощавшись. Кнут, хвала Творцу, опомнился, и проворно принялся сгребать увесистую звякающую кучку. Он на миг отвернулся, загородив золото от нежелательных глаз. В них оно всегда отражается темным блеском — вряд ли украденное тратят на благие цели. Ведь желание обладать чужим уже есть проявление темной воли. Хотя, для самого вора оно светится ярким и благодатным светом. Однако, он все же нарушает закон, предписанный кем-то. Нет, не закон королевства. И даже не закон морали и совести. А простой и древний закон равновесия желаний. Даже седельщик знает его. Да, относиться к другим так, как желаешь, чтобы относились к тебе. Но вряд ли самому вору придется по душе, если его обворуют. А потому им многое не по душе. Однажды, я уже доказал это, и заявляю с уверенностью — несет похититель рано или поздно ту ответственность, которую должен. И тоже лишается чего-то. Ни в большей, ни в меньшей — в равной степени. Ведь равновесие — не пустое слово. Поэтому расплата приходит не как наказание, а как результат. Простой результат связи причины и следствия. Иначе, мир бы попросту не существовал.

А он, как видите, сущий…

Я остановился, и еще раз взглянул на виртуозного мастера. Да, ловок, как руками, так и языком. Молодец, кое-что постиг и уже не пропадет. Я за него даже больше рад, чем за Пудилу. Кнут старше, но не годами, а прозорливостью. Хотя кузнец покупал своей неподкупной простотой и душевной бесхитростностью. Да, такого легче и проще обвести вокруг пальца, чем этого седельщика. А потому и расплата за такое деяние станет жестче…

Кнут замер. Глаза его забегали в поисках чего-то, куда можно было спрятать золото. Я следил за ним, стоя уже там, где люди толкались и шли, ведомые своими желаниями. Торговец нахмурился, не найдя ничего. Взглянул на седельные сумы, но они оказались большими. И вдруг он стукнул себя по лбу и потянулся за пазуху. Туда, где теплился его кошель, согретый теплом сердца — колыбели искренних желаний. Я захотел помочь ему. А потому весело воскликнул:

— Эй, Кнут?

Он порывисто обернулся. В светлых глазах отразилось удивление. Я вскинул руку в прощальном жесте. Да, я прощался. Но не просто так. В лицо седельщика полетела пустая смятая мошна.

— Лови!

Он подскочил, высоко вскинул руки. Еле поймал. При этом едва не рухнул на прилавок. Выпрямился, опустил руки и посмотрел…

Да. Изумление — это тоже желание. Желание понять. И он желал. Хотя не мог этого сделать, пусть и пытался. Он остекленевшими глазами впился в небольшой кожаный куль. Я неотрывно смотрел на него. И ждал.

— Что это…? — раздался его сдавленный не то вопль, не то стон. Похоже, он уже начал догадываться.

— Это? — голос мой таил ту самую мощь, с которой наносится заключительный решающий удар. Тот, что несет запах победы. — Ха! Это тоже твое!

Он резко хлопнул себя по левой стороне груди. И столь же резко вскинул голову, выискивая меня взглядом. Но взгляд канул в неизвестность. Равно, как и я, мгновением раньше. И толпа, как символ целого многоликого мира, растворила меня безвозвратно. А в воздухе все еще витали слова:

— Прощай, Кнут. Будь так же мудр и снисходителен, равно как недальновиден и тверд. Прощай. И помни меня. Ты мне нужен именно таким…

Я гармонично слился с толпой. На меня мало кто обращал внимание. Таких тут хватало — нищеты или посредственности везде полно. Наверное, потому что они не думают о других. Зато я обращал внимание на всех. Принюхивался к запахам их желаний, прислушивался к звенящим песням их душ. Вожделенно шмыгал носом, незаметно навострял уши, точно охотничий пес, терпеливо замирал. Я старался не упустить ничего важного и значимого. Пусть в нашем мире значимо все, как хорошее, так и плохое. Потому как оно и наполняет наш мир.

В глубине своей сути я ощущал необычную легкость. По правде говоря, я всегда ее ощущаю, да только иной раз она усиливается, и едва не отрывает кончики моих исхудалых сапог от земли. Так и сейчас. Я вспоминал неслыханное удивление на лице высокого седельщика, и тихо посмеивался. Я радовался не собственной изворотливости, невероятной силе, способностям и прочему, чем я превзошел его. Так же, как глупо радоваться своему большому росту среди малышей. Я радовался тому, что он даже не смог крикнуть: «Держи вора». Равно, как не смог бы и каждый, кто допустил бы подобное. То есть позволил мне приблизиться.

Хотя я никогда не испрашиваю разрешения и не предупреждаю. Лишь облик мой — предупреждение. Но не для всех. Да, истина всегда очевидна, но вот смысл ее сокрыт очень глубоко.

Кнут, Кнут! Хотя, чего я гадаю? Ты наверняка лихорадочно пересчитываешь звонкие монеты. Иного и быть не может. И правильно делаешь, ведь то отголосок твоей мудрости. Мудрости торговца. А она и заставляет, так сказать, мелочиться. То есть подсчитывать все, до мелочей. Да, как неблагозвучно слово, но как глубок истинный смысл. Тебе ведь действительно хочется узнать — не обманул ли я тебя? Не взял ли хоть один гульден? И я знаю — ты не был бы против, даже если и не досчитался нескольких кругляков. Но не взял я, не взял, дорогой мой седельщик. Ничего не взял, кроме самого дорого. И тебе дал то же самое в избытке. Ведь если мы обменяемся монетами, то у нас окажется по монете. А если обменяемся мудростью? Тогда истинное богатство каждого удвоится. Но все же ты выбираешь золото. Пока. И прав ты. Равно как и я, желая тебе того же. Ты сам видел — я выложил все до единой монеты. И не потому, что я честен и не желаю лицемерить. А потому, что не люблю отягощать себя чужим, равно как и вовсе земным. Иначе, высоко не взлетишь.

Хотя, впрочем, я мог бы совершить все, что только возможно. Мог сплавить монеты в единый слиток, мог превратить их в золотую пыль. Или древесную труху. Или на каждой монете появился бы мой профиль. Или профиль Кнута. Или дырка в центре, чтоб на шею вешать сподручнее. Словом — неважно.