Элисон Бэрд - Империя звёзд

Это, как говорили ему наставники, древняя аллегория о разделении души и разума. Элеи верили, что последний отчуждается от первой в момент рождения, и его путь в царстве смертных в новой броне живой плоти похож на странствия рыцаря в неизвестных краях. Разум забывает о предыдущей жизни в царстве духов и оставляет душу в печали, как покинутую возлюбленную. И только смерть тела воссоединяет их в Небесах.

Отчего сейчас вспомнилась ему эта аллегория?

Он сидел не шевелясь, сосредоточившись в собственной внутренней тишине, пока весь остальной мир не исчез из его мыслей, пока не исчезли сами мысли, и он поплыл в пустоту, где странно менялось его сознание, не пробуждаясь и не засыпая и все же осознавая — себя, темную внутреннюю бездну, собственное тихое дыхание и что-то еще помимо этого, что не было ни звуком, ни образом, но постоянным потоком и прибоем какой-то непостижимой силы…

Засверкали во тьме радужные грани — Камень Звезд, талисман Эйлии. Он пылал перед глазами, светился своим загадочным светом, взывая к нему, Дамиону.

— Тысяча оттенков, один сияющий, свет. Многие суть одно, и одно есть многие…

Из камня возник силуэт птицы, будто проклевывающейся из лучезарного яйца. Большая птица, состоящая из света, плыла сквозь мрак, освещая его. Она подплыла поближе, и он увидел, что птица состоит из мириад птиц поменьше, от голубей до орлов, от фазанов до журавлей. И они человеческими голосами кричали в этой своей стае в форме птицы:

— Элмир! Кто покажет нам Элмира, птицу небес?

— Вы — Элмир, — отвечал он им. — Вы сами — то, что ищете.

— Многие суть одно, и одно есть многие! — крикнули они в один голос.

Золотое свечение разгорелось ярче, и тысячи крылатых силуэтов слились снова в одну большую огненную птицу. Но тут свет стал тускнеть и гаснуть. На глазах пораженного ужасом Дамиона Элмир остановился в полете. Вокруг него обмотались извилистые кольца змеи, черной как ночь. Элмир ударил змею когтями и клювом, а змея погрузила клыки ему в грудь, и показалось, что сейчас они рухнут вниз, в темноту, и пропадут оба.

— Нет! — крикнул он птице света. — Ты должен жить! Нельзя, чтобы тебя одолели!

Огненный глаз птицы повернулся к нему, и Дамиона ослепило, как будто он глянул на солнце. Но он успел увидеть в этом взгляде призыв.

— Да, я помогу, если в силах. Покажи, что мне делать! — вырвался у него крик из самого сердца, из самых глубин его существа.

И из темноты прозвучал ответный крик, будто клич дикой птицы в пустыне без надежды и утешения:

— Аккар!

Видение исчезло. Дамион пришел в себя, заморгал, огляделся. Серебрились в лунном свете пески.

— Аккар, — прошептал он.

Бог, Который Всегда Возвращается. Древний бог мохарских мифов, умирающий осенью под скорбь своей супруги Найи: ее слезы — это и есть зимние дожди. А весной она возвращает Аккара к жизни. Так рассказывал Киран Йарисс, и шаман говорил так же.

— Каждый год богиня спускается в подземный мир и возвращает оттуда своего утраченного возлюбленного, — говорил Вакунга.

Миф о плодородии, подумал тогда Дамион. Много таких мифов в мире в языческих преданиях. Как спускается под землю небесная богиня в поисках своего супруга, так спускаются к нам весенние дожди и впитываются в почву. Она освобождает его из подземной тюрьмы и выводит на свет, и семя освобождается от оболочки и выходит на свет цветущим растением. Такова основа всех этих старых сказок.

Но миф — это не просто фантазия или сказка: это вещь живая, мощная, часть мира, в котором разум смешивается с материей, царство сновидений влияет на реальность. Сейчас это стало его реальностью, и от нее не уйти. Каждый его шаг, в любом направлении, ведет его, Дамиона, к неизбежной судьбе.

Птица небес показала ему его путь.

Когда умирает Аккар, небесная богиня Найа спускается и льет по нему слезы. Дочь Утренней звезды тоже должна спуститься на землю и вернуть ей жизнь и мир, дабы исполнилось пророчество… Нити мифов, спряденные древними, переплетаются здесь, и в их невидимой сети лежит возможное будущее.

Думая об этом, он вдруг увидал, как при вспышке света, какую форму это будущее должно принять. Здесь ожидало Эйлию ее место. Ей предстоит покорить сердца зимбурийцев, шурканцев, мохарцев и слить их воедино. Она станет в их глазах аватарой самого почитаемого их божества, навеки свергнув бога-царя с его культом. Но сперва Дамион должен приготовить ей путь. Халазар его убьет, если Дамион отдаст себя в его руки. Он может убить заодно и Йомара с Лорелин, наплевав на договор. Но миф — силен, сильнее Халазара — или смерти. И смерть не опровергает мифа, а лишь усиливает его. Для этих людей он станет живой аватарой — как была Эйлия для народа Арайнии.

Эйлия… Он вспомнил ее такой, как видел в последний раз в Мелнемероне, с большими нежными глазами, наполненными тревогой за него. «Эйлия, прости меня, — сказал он про себя, глядя на Вечернюю звезду, сияющую в ясном вечернем небе. — Я люблю тебя, и ради тебя я делаю это…»

И он ощутил, или ему показалось, что ощутил, бесчисленные невидимые сущности вокруг — ангельские сущности, ускользающие, неуловимые — и отзывчивые. Он едва не вообразил себе, что видит их — яркие сияющие фигуры вокруг себя, они утешали и ободряли его. Дамион ощущал благоговение — и одновременно странное родство с этими невидимыми стражами, будто они с ним — одной крови. Будто видение открыло ему дверь где-то в сознании, о которой он даже не подозревал. И через эту дверь вошла сила, и не только она; еще и знание, что он — тоже божественная сущность. Потому что разве не этим является человек — духом, облаченным в плоть и скрытым в ней? Тело — далеко не все, это лишь одежда. А свою истинную суть он теперь ощущал как ядро неугасимого огня.