Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

— Прошу голосовать, кто еще остался, – председатель нервно и требовательно осмотрел зал.

Николай еще раз оглянулся и, поколебавшись, поднял руку...

— Огоньку не найдется, дядя?

Николай сам не заметил, как очутился почти дома. Света в переулке опять не было.

— Одну минуту, – он полез рукой во внутренний карман.

Неожиданно незнакомец сделал резкий выпад и у Николая в глазах заплясали искры. Расплывающимся взглядом он увидел, как грабитель вытащил портмоне и стал пересчитывать пестрые бумажки гривен. На одну секунду на его лицо упал свет из соседнего переулка: китаец ухмыльнулся. Бросив на землю опустошенный бумажник, он небрежной походкой направился прочь.

Лишь дома Николай решился отнять руку от глаза. Зрелище в зеркале было малоутешительным: лиловый синяк залил всю скулу и глазницу, увеличив лицо и перекосив его. Врач бригады скорой помощи наложила швы и порекомендовала обратиться в полицию, но Николай, проводив ее за дверь, залез в бар и вынул бутылку коньяка. Сейчас ему хотелось напиться до поросячьего визга.

Утром он проснулся на диване в гостиной: покрывало было измято, халат тоже. "Слава Богу, вчера я хотя бы разделся", подумал Николай, пробираясь в ванную. Голова болела ужасно. Завтрак облегчения не принес, его постоянно тошнило.

Внешний вид тоже был не ахти. Глаз узенькой щелкой смотрел из-под набрякшего века. Снизу его подпирала почти монгольского профиля скула. Кожа натянулась и лаково блестела. Николай осторожно пощупал пальцами "украшение" и тихонько взвыл – стало очень больно.

Еще через час он, наведя косметическую маскировку на лице, отправился на работу. Заседание обещало быть бурным, но предсказуемым: сегодня в повестке дня значилось голосование по вопросу гражданства азиатской диаспоры.

У входа в здание Рады депутаты и активисты Украинского Национального фронта устроили пикет. Их лидер, Хмелюк, размахивая руками, громко кричал ругательства в адрес "продажной верхушки, иуд малохольных, торгашей" и рвал на глазах репортеров портреты главы китайской фракции Цяня и повестку в Раду. Молодые активисты с украинскими флагами в руках выволокли откуда-то растрепанное чучело китайца, обернутое в звездно-красное полотнище китайского флага. Вышитый золотой дракон словно в ярости кусал собственный хвост. Полыхнул разлитый бензин и чучело дымно и вонюче занялось. Со всех сторон начали сбегаться стражи порядка и пожарные.

Николай бочком обошел шумное сборище и проскользнул в теплый вестибюль здания. Не оглядываясь, он заторопился вверх по ступеням широкой, застеленной ковром лестницы.

Рабочий день получился долгим и сумбурным: сегодня Рада все-таки приняла закон о полноправном гражданстве для китайцев, и хотя Николай голосовал "за", он не мог или не хотел объяснить себе причину своего подавленного состояния. Гнетущее чувство потери или ошибки не оставляло его ни на минуту. Он все не мог забыть оловянный взгляд мертвого украинского националиста.

Незаметно для себя Николай очутился в старом городе. Здесь было тихо и очень уютно. До этой части мегаполиса еще не успели добраться перепланировщики, и здесь можно было встретить вперемежку со сквериками старые шестнадцатиэтажные дома. В их дворах жил уют прошлого столетия.

В одном из таких тенистых маленьких парков, как помнил Николай, была старая церковь – украинский православный храм. Он не был религиозным человеком и нательный крест носил только как дань памяти матери: умирая, она попросила его креститься. Николай сделал это совершенно безэмоционально. Вера у его поколения была не в моде, что было верно не только для Украины, но и для всего мира.

Но единственным, почему он запомнил этот храм, были слова утешения, сказанные священником в день похорон матери. Это были слова искренние, идущие от сердца, пропитанные верой. И они разительно отличались от холодно-официальных соболезнований коллег. Вот и сейчас Николай шел к священнику, сам не зная зачем. Возможно за утешением, но в чем его утешать?

Тяжелая окованная дверь храма с золочеными куполами пронзительно заскрипела несмазанными петлями. В полутемном, пустом пространстве Николай увидел двух древних старушек у иконы Волынской Богоматери и седого человека в летах со свечой в руке, неотрывно смотрящего на что-то видное только ему одному.

— Что привело вас в храм, сын мой? – Мягкий голос священника заставил Николая обернуться. – Мне кажется, вы искали именно меня.

Николай увидел перед собой высокого, русоволосого человека в черной рясе. Тяжелый нательный крест на серебряной цепи тускло отражал прыгающее пламя свечей. Глаза священника смотрели внимательно и с ожиданием. Николай замялся и неуверенно кивнул:

— Меня зовут...

— Не надо, я помню вас, – священник ему улыбнулся. – Я помню, вы заказывали отпевание в моем храме.

Николай внутренне удивился цепкой памяти священника. Заметив выражение лица Николая, священник поспешил объяснить:

— Не удивляйтесь. Вы даже не представляете, как мало людей ходит сейчас в церковь. Даже в самые большие праздники здесь едва ли наберется полный храм.

— Извините, – Николай неловко замялся.

— Отец Никодим, – поспешил помочь ему священник.

— Извините, – еще раз сказал Николай, а затем, неожиданно для себя, начал торопливо, как бы опасаясь, что его перебьют, рассказывать о последней неделе своей жизни.

Священник слушал не перебивая. И только по посуровевшему выражению лица отца Никодима можно было заметить, что ему это не безразлично.

— Я рад, что вы выговорились, – он скорбно посмотрел на молодого человека.

Николай почувствовал, что ему действительно стало легче – он переложил свой груз, или хотя бы часть его, на чужие плечи. Священник помолчал еще немного, затем неожиданно спросил:

— Скажите, Николай. А как вы полагаете, к чему приведет принятие нового закона?

Тот задумался:

— Я считаю, что это сократит политическую вражду и экстремистские проявления в народе.

— Сами-то вы в это верите? – отец Никодим пристально посмотрел на собеседника.

Николай вдруг почувствовал приступ агрессии, как будто его уличили в чем-то мелочном и постыдном. Он обиженно и зло посмотрел на священника и резко бросил:

— У церкви уж наверняка есть готовый ответ.

— Извините, если я вас чем-то обидел, – голос отца Никодима остался таким же ровным, – но я всего лишь хотел, чтобы вы задумались о нашем будущем. О будущем страны, в которой мы с вами живем. Поверьте, мне как человеку, гражданину и как лицу духовному вовсе не безразлична судьба моих прихожан. Это кощунственно – уповать на фразу "все под Богом ходим". Проповедь долготерпения хороша лишь к месту. Бог не дает подачек и не делает одолжений, а воздает он не только по вере, но и по делам человеческим.