Григорий ПАНАСЕНКО - ЭДЕМ-2160

— Документы.

До Николая не сразу дошло, что вислоусый страж порядка требует у него идентификатор. Тот еще раз повторил требование. Николай слепо пошарил по карманам заляпанного грязью пальто и вытащил чип-карту. Когда данные появились на дисплее, в тоне полицейского зазвучало почтение.

— Простите, что мы задержали вас. Просто в пылу облавы трудно было разобрать, кто есть кто. Я приношу вам извинения от лица всего нашего отделения полиции. Вас немедленно отвезут домой. Я распоряжусь. Скажете, вас кто-нибудь ждет? Мы можем сообщить, что бы родные не волновались.

Николай вяло помотал головой, отчего дважды битая за неделю скула запульсировала болью. Полицейский вернул на место коммуникатор и жестом позвал дежурного:

— Отведите господина Москаленко домой. Проследите лично, отвечаете погонами.

В дверях Николай повернулся и спросил:

— Скажите, а сколько человек погибло сегодня?

Полицейский поднял на него усталый взгляд. Николай увидел мешки под глазами от недосыпания.

— Только что в больнице скончался восемьдесят третий. Девять колотых ран.

Николая затошнило. Сейчас он вспомнил: боец УНЕ с помповым обрезом, упавший на асфальт, тоже был мертв – у него не было затылка, а в переносице зияло аккуратное пулевое отверстие. Вечер смазал резкие краски.

Николай поежился.

Уже на пути домой, сидя на заднем сидении патрульного полицейского автомобиля, он апатично оттирал отпечаток подошвы с полы пальто.

"Мои слова повторит любой настоящий патриот. Наше спасение – Россия". Рядом с лицом убитого боевика мелькнула восковая маска трупа у дискотеки, которую заслонил хмурый отец Никодим. Николай понял – священник прав. Он яростно зашипел и выругался.

Полицейский высадил его у самого порога, но, потоптавшись у входной двери подъезда, Николай решительным шагом отправился прочь в темноту парка. Всю дорогу до церкви он сосредоточенно выискивал правильные слова, чтобы объяснить, зачем он вернулся, но перед поворотом на аллею вдруг все позабыл. В голове стало пусто.

— Вы пришли? – несколько удивленно заметил священник и тут же переспросил. – На вас напали?

Не отнимая мокрого, но уже теплого платка от лица, Николай скупо поведал о вчерашнем побоище. Отец Никодим, помрачнев, сказал:

— Завтра я отпеваю пятнадцать человек. Некоторые совсем дети. Так вы решились на что-то?

Николай медленно, но уверенно кивнул.

— Вы уверены, что готовы помочь Украине?

— Я не слишком боюсь тюрьмы или гибели политической карьеры, и потом мне нечего терять.

— Да, почему-то чаще всего к нам приходят те, кто считает, что им нечего больше терять. Что ж, пусть будет так. Я вам дам адрес. Приходите сегодня в восемь, я вас встречу и лично представлю.

Никодим протянул карточку Николаю, и тот, держа ее в руке, спросил:

— А вы не боитесь?

— Нисколько.

— Вы полагаете, я всецело с вами?

— Не только. Мне тоже нечего терять...

— Ну, а теперь рассмотрим современное отношение к евгенической программе. Несмотря на долгие разъяснительную работу и целенаправленную политику всех мировых государств посейчас остается, как выяснилось, недопонятость населением задач евгеники. Несмотря на то, что двадцать пять лет дали замечательные результаты, показали не только насущность, но и полезность евгеники, мы видим, что находятся те, кто пытается разрушить достижения молодой науки. Резонный вопрос о причинах наталкивается на глухую стену простого животного непонимания и неприятия. Посудите сами, что может выиграть простой работяга из Бристоля, Сингапура или Оттавы, если ему позволят иметь двух, а то и трех детей. У него что, прибавится денег? Или его дети станут жить счастливей в мире, где и одному из них часто негде приткнуться?

Социальные программы государства итак поглощают львиную долю бюджета. Стоит ли говорить о банкротстве целых государств при отсутствии евгенической политики. Ведь экономический хаос – это не худшее, что нас ожидает. За ним придет политический, то есть человек, бросающий камень в евгенику сейчас, обрекает своих детей на средневековое существование в будущем, на нищенство.

Но это лишь бытовой уровень проблемы. А есть еще и политический аспект и он куда важнее. Посмотрите, восемь миллиардов китайцев, извините – десять, не имея сдерживающего фактора, просто раздавят мир – наш с вами, наш и наших детей, – Саймон перевел дух и оглядел притихшую аудиторию. – Вы спросите кому это нужно? Кому необходимо дестабилизировать обстановку? Приглядитесь внимательнее и вы увидите нечистых на руку дельцов от политики. Они манипулируют толпой, подбрасывая зажигательные лозунги, порочащие евгенику. Они рождают в массах ненависть к нам – ученым и исследователям. Вы спросите, кто они, но вы итак видите их каждый день на экранах. По крайней мере, большинство из них.

Но и за их спиной находятся кукловоды. Есть силы, жаждущие нарушить стабильность мира в целом, – Саймон прокашлялся и продолжил чуть менее яростно. – Отсюда вытекает вполне оправданная государственная политика насильственного подавления бунтов, вплоть до применения боевого оружия.

По залу пронесся ропот.

— Сэр! Это ваше личное мнение? – где-то в середине зала поднялся взъерошенный студент в белом халате и очках, – вы можете ответить? – добавил он довольно дерзким тоном.

— Я отвечу, – Саймон почувствовал неожиданную злость и отвращение к аудитории. – Как лицо, облеченное властью и представляющее власть, я не имею собственного мнения. Лекция окончена.

Саймон демонстративно захлопнул ноутбук и под недовольный гул вышел в коридор.

До звонка оставалось десять минут.

Проходя мимо деканата, Саймон мстительно замедлил шаг в надежде, что кто-нибудь выйдет поинтересоваться, почему это профессор Мерфи разгуливает в рабочее время по коридору, но никто так и не появился из-за обитой дерматином двери. Это разозлило Саймона еще больше и он поспешил в нижний вестибюль университета.

На улице его поджидала мерзкая поземка, подло залезавшая в штанины до самых колен и теребившая воротник пальто. В довершение ко всем неприятностям дня Саймон поскользнулся и ушиб локоть. Шипя и ругаясь сквозь зубы, он зашел в теплое нутро подземки.

"Похоже, это становится привычкой", подумал Саймон, опять заходя в свой офис в раздраженном состоянии. Лекция никак не шла у него из головы. К раздражению на студентов и погоду теперь примешивалось что-то еще, Саймон не мог разобрать что.

— Мистер Мерфи, к вам посетитель, – раздался голос секретарши из коммутатора.

— Отмените на сегодня все посещения, Магди, – резко сказал Саймон, но тут же спохватился. – Впрочем, господина Штольца оставьте.