Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета

— Милый, я так хочу тебя, — зашептал он с придыханием, картинно громко, чтобы наверняка расслышал не только "милый", — что щас расплачусь, если ты не исполнишь свой супружеский долг…

Дверь хлопнула громко, с размахом, челюсти шута клацнули, в ушах зазвенело, но не от хлопка дверью. Да, в этот раз на подзатыльник лекарь не поскупился.

— Ты слезаешь или мне стоит всерьез задуматься об "исполнении супружеского долга"?

Все еще слегка пришибленный Шельм беспрекословно скатился с него.

— Ты — зануда, ты знаешь об этом?

— Знаю. А еще знаю, что сегодня, как никогда близок к тому, чтобы поддаться на твои провокации.

— Ты это о чем?

— Начинаю ощущать себя человекофилом, — пробурчал Ставрас поднимаясь, и начал быстро раздеваться ко сну. Шут растерянно смотрел с кровати на его обнаженную спину.

— Ставрас? — протянул он через какое-то время.

— Что?

— А тебе понравилось со мной целоваться?

— Не разобрал. Повторим? — повернувшись к нему, через плечо бросил тот.

— Может, и повторим, только давай уж, теперь при Веровеке, а то с такими репетициями не долго и во вкус войти.

— Не долго, — поддержал его лекарь и забрался под одеяло со своей стороны кровати.

Шельм потеснился, опустил голову на подушку и принялся задумчиво разглядывать профиль мужчины рядом с собой. Ставрас лежал на спине, подложив под шею правую руку, и тоже думал о чем-то своем. А потом заговорил:

— Там, у деревенских, праздник какой-то…

— И что?

— Сам сходи и Века выгуляй.

— Что? — шут спросил очень тихо, но лекарь все равно почувствовал нотки бешенства, неожиданно проскользнувшие в одном лишь слове. Повернул голову и недоуменно посмотрел на него.

— Ты же сам говорил, что молод, горяч и вообще, тебе даже девицы пышногрудые снятся. Вот и иди, прогуляйся, а то такими темпами ты во сне начнешь и на меня бросаться. Уже бросаешься, — было понятно, что Ставрас ни в коем разе не хочет оскорбить его, обидеть. Просто на самом деле думает, что так будет лучше для всех.

Но глаза шута сузились, и он прошипел в тихом бешенстве:

— А Августа своего ты тоже, вот так вот, к девкам отправлял? И невесту, небось, сам подбирал. Попорядочнее и породовитее, чтобы деток нарожала крепенькими и здоровыми, так да?!

— Шельм? — изумленно выдохнул Ставрас, но шут не дал ему больше сказать ни слова.

— Я понял. Иду уже, если тебе так хочется, — бросил он зло.

Встал с кровати, быстро обулся и вышел, оставив лекаря в тишине и смятении. Такой реакции он ожидал от него меньше всего. Но в тоже время понимал, что у него есть дела, которые лучше завершить сейчас, когда под боком не сопит неудовлетворенный голубоволосый мальчишка, запросто могший перешагнуть грань собственного сна и прорваться к нему. Есть вещи, которые он не рассказывал даже Августу, а ведь они сражались бок о бок и дружили много лет, десятилетия, а с Шельмом он знаком меньше года. Он и не собирался рассказывать. Ни ему, ни вообще, кому бы то ни было.

Шельм нашел Веровека в обществе Маришки. Тот явно пытался излить душу, вещая о них со Ставрасом. Разумеется, больше о Шельме, чем о лекаре. Маришка что-то говорила ему, но стоило Ландышфуки зайти в горницу, как оба умолкли. Веровек попытался было что-то сказать, возмущенное, злое, но, встретившись с ним глазами, проглотил все слова.

— Шельм?

— Что — Шельм? Ставрас велел брать тебя в охапку и развлекаться идти.

— Вы что, из-за меня поругались, что ли? — Веровек вскочил, явно чувствуя себя виноватым.

— Да, не из-за тебя. Он просто… просто считает, что так надо, — тихо пробормотал шут. Закусил губу, зажмурился и вскинул голову уже с улыбкой. — Ну что, Маришка, с нами пойдешь? Не боись, в обиду не дадим и подсобим, если что! — И весело подмигнул.

Девушка опешила, зато быстро сориентировался Веровек.

— А что, Мариш, и правда, пойдем, а? — поддержал он кровного брата и даже осмелился обнять её за плечи. — Дед Михей с нами, небось, отпустит.

— Да, он и без вас меня не удержит!

— Ну, так с нами веселей! — заливисто расхохотался Шельм. — Идемте, оторвемся. Ох, и напьюсь же я!

— А мне что прикажешь, тебя на закорках потом тащить? — притворно возмутился Веровек.

— А почему бы нет? — усмехнулся шут. — Тебе для фигуры полезно!

Веровек сразу обиделся, он вообще шутки относительно своей фигуры воспринимал плохо. Зато возмутилась Маришка, которую он все еще обнимал за плечи.

— А что с его фигурой не так? — накинулась она на шута. — Очень даже приятная такая фигура. Некоторым девушкам, между прочим, нравятся мужчины покрупней, а не такие худосочные и костлявые, как некоторые!

— О, видишь, Век, какой у нас тут знаток женских предпочтений нашелся, — объявил Шельм, похлопал смущенно-польщенного братца по плечу и они втроем, наконец, вывалились из дома, сбежали по крыльцу и отправились на гуляния, как и хотел Драконий Лекарь. Вот только и Веровек, и даже Маришка понимали, что шут не смеется, а лишь играет в смех.

Глядя на него, королевич думал о том, что, похоже, все же ошибся и, кажется, все испортил. Мог бы его бывший друг и кровный брат влюбиться? Конечно, мог. При дворе Шельм имел репутацию редкостного героя любовника. И вообще, был изрядно влюбчивым. Вот только, Веровеку все никак не получалось уложить в голове, что Шельм, всегда предпочитавший именно девушек, мог всерьез увлечься мужчиной. И не просто мужчиной, а Драконьим Лекарем. А потом, очень вовремя надо признаться, он вспомнил, что тот не совсем человек. Неужели, драконье запечатление может действовать и так? Тогда понятно, почему Ставрас так суров с Шельмом, уж он-то знает, что это не настоящее чувство, правда?

Пообещав себе расспросить лекаря о запечатлении подробнее, Веровек вместе с Шельмом и раскрасневшейся Маришкой вступил в круг веселящихся девок и парней, и вместе с ними, легко поймав ритм, закружился в веселом хороводе вокруг высоко вздымающегося в ночное небо костра.

Шельм строил глазки всем подряд, в наглую тискал девчонок по углам или вовсе в танце, прилюдно. Те хохотали, разгоряченные, хмельные от ночи, пламени, внимания красивого парня, и он этим пользовался. Но постоянно, хоть краем глаза, следил за своими спутниками.

Веровек тоже привлек повышенное внимание деревенских девчонок и, кажется, в их обществе чувствовал себя куда раскованнее, чем среди девиц высшего света, а, может, уже сказывалось их со Ставрасом воспитание. Воспоминание о лекаре шут сразу же попытался из головы изгнать и глянул в другую сторону, не переставая кружить в диком танце внеочередную партнершу.

Маришка танцевала с каким-то деревенским увальнем. Наглым и надутым, как индюк. Шельму он сразу не понравился, но девушка, похоже, млела от пошлых шуточек и топорных комплементов и лишь смущенно повизгивала, когда тот её пощипывал, делая вид, что руки случайно с талии соскользнули чуть пониже. Шут даже забеспокоился, ведь больно должно быть, когда так грубо обращаются хоть и с мягким, но все же чувствительным местом. Но Маришка, как ему показалось через круг танцующих и темноту ночи, подкрашенную пламенем костра в алый, была всем довольна и не думала возмущаться.