Татьяна Патрикова - Драконьи грезы разужного цвета

— Веровек? — позвал Шельм, высвобождаясь из объятий лекаря.

— Роксолана выходит замуж! — вскричал тот и шагнул к кровати.

— И? — растерянно моргнул Шельм.

— Да, сделайте вы что-нибудь! Я не хочу её потерять!

— О, — протянул лекарь вместо шута, все еще не пришедшего в себя. — Уже встаем. Беги, буди Гиню с Муром.

И Веровек побежал, а им с Шельмом ничего не оставалось, как спешно одеться и спуститься вниз на кухню.

Где же еще проводить обсуждение будущего сватовства, как не за чашкой крепкого чая?

— Так, а теперь, давай по порядку, — скомандовал Ставрас, встав в дверном проеме небольшой кухоньки, в которой, тем не менее, они умудрились поместиться впятером.

Шельм, Веровек и Гиня разместились на небольших, грубо сколоченных табуретах вокруг стола, а Муравьед встал у окна спиной ко всем, глядя, как разгорается восход.

Предусмотрительный Шельм пододвинул к кровному брату чашку крепкого чая своего собственного изготовления и ничего не сказал, как и все, ожидая, когда Веровек нарушит молчание сам.

— На бал приехала делегация от цыган. Ну, я и переговорил кое с кем из них, и мне сказали, что баронесса с дочерью тоже приехали бы, как бы не скоропалительная свадьба.

— Что за спешность?

— Роксалану, вроде как, кто-то скомпрометировал, а у цыган с этим строго, поэтому её и отдают замуж так поспешно.

— А кто скомпрометировал? — уточнил Ставрас, отпивая чай из кружки, которую все это время держал в руках. Ему очень нравилось то, как его заваривал Шельм, всегда получалось вкусно и в тоже время с какой-то волнующей изюминкой в послевкусии.

— Откуда я знаю! — выдохнул Веровек, состроил несчастную мордашку и уткнулся в собственную кружку.

— Но ведь откуда-то этот слух взялся, — задумчиво произнес Гиня, ложечкой размешивая в кружке с чаем мед.

— Знаешь что, — вмешался Шельм, — ты и скомпрометировал, братец.

— Что?! — вскричали Веровек и Ставрас одновременно, а шут лишь шире ухмыльнулся.

— А что скажешь, нет? — отозвался он. — Думаешь, никто не видел, как она к тебе в спальню пошла, а?

— Но она была-то у меня всего пару минут!

— Ой, ли? А мне думается, что когда ты побежал нас со Ставрасом на ноги поднимать, она там и осталась с расстройства, и ночь провела, выйдя лишь под утро. А утром выяснилось, что нас, точнее, тебя, королевич ты мой распрекрасный, и след простыл, и девчонка из твоей спальни, небось, вся помятая выползла, так как плакала ночью. Вот что посторонние должны были подумать?

— Но ведь я… я же… — растерянно пролепетал Веровек.

— Так, — грозно произнес Ставрас. — Сейчас все выясним.

— Как? — живо заинтересовался Гиня.

— У девчонки этой в друзьях драконица, вот у нее сейчас и спрошу, — откликнулся Ставрас и замолчал.

Глаза его остекленели, но тело продолжало все так же подпирать дверной косяк, хотя всем присутствующим было ясно, что сознание его далеко отсюда. Все молча допивали свой чай и ждали, а потом лекарь очнулся, моргнул и тяжело посмотрел на королевича, испуганной мышкой замершего под этим взглядом.

— Все так и есть. Но дело в том, что вовсе не баронесса инициатор этой свадьбы. На нее давит баро Талай, решивший выгодно пристроить сыночка, поэтому нельзя просто нагрянуть и объявить, что вот он я, королевич, любите меня все и замуж я Рокси свою забираю. Поэтому…

— Но…

— Никаких, но, — отрезал Ставрас и королевич прикусил язык. — Мы, я, Шельм, Гиня и Мур, если последние, конечно, согласятся нам помочь.

— Куда ж мы денемся, — отозвался как всегда молчаливый оборотень и Гиня поддержал его, кивнув.

— Так вот, мы отправляемся в Дабен-Дабен сватами. А ты сидишь здесь и не высовываешься. Если что, я передам тебе сообщение через малышей.

— Хорошо, — покорно кивнул Веровек с тяжелым вздохом.

— Малышей? — подал голос Гиня. — Слушай, Ставрас, мы тут с Муром все спросить хотели.

— Да?

— Это нормально, что они так быстро растут? Прошло меньше недели, а они уже в весе прибавили, я же вижу. Нет, я понимаю, что аппетит у них просто отменный, но увеличившийся размах крыльев не скроешь.

— Ты, что же, своего черненького еще и измеряешь? — живо заинтересовался Шельм.

— Конечно, — не поддался на провокацию Гиня, который становился на удивление серьезен, если речь заходила об их с Муром драконах. — Должен же я быть уверен, что у малыша все нормально с развитием?

— Все у него нормально, — бросил лекарь, — ты разве никогда не задумывался, как при нашем различии в сроках жизни, драконы, запечатленные еще при рождении, умудряются жить вместе со своим человеком половозрелой особью, хотя, теоретически, должны расти и взрослеть десятки, а то и сотни лет?

— Нет, — честно признался Гиня. — Я об этом как-то не думал.

— Все просто, — принялся объяснять Ставрас. — При запечатлении дракон частично подстраивается под внутренние ритмы запечатленного на него, поэтому и взрослеет в десятки раз быстрее. Ваши при хорошем уходе, питании и воспитании, достигнут своих истинных размеров где-то через год-полтора. Правда, потом по психологическому развитию им придется догонять своих сородичей, да и опыта практического у них будет не много, это все же дело наживное. Но при вашей поддержке, уверен, все у них и с этим будет хорошо. Я ответил на твой вопрос?

— Более чем. То есть, мы теперь должны заменить им родителей и воспитывать, как детей?

— Да, — кивнул Ставрас. — Поэтому, я и предлагаю вам взять их с собой.

— Нет, — неожиданно отрезал Мур, и в ответ на недоуменный взгляд Гини, со вздохом пояснил: — Это слишком опасно.

Ставрас вздохнул и, прежде чем оборотня начал переубеждать красноволосый масочник, вмешался сам.

— Муравьед, ты ведь понимаешь, что мы, драконы, далеко не травоядные животные?

— Вы вообще не животные, — буркнул тот, но взгляд лекаря встретил стойко.

— Да, это так. Но все же. Ты же должен понимать, что мы не неженки и должны уметь постоять не только за себя, но и за тех, кем дорожим. Если ты будешь искусственно ограничивать своего дракона, он никогда не сможет стать полноценной личностью, понимаешь.

— Он еще совсем ребенок!

— Пусть так, но он растет.

— Он прибегает к нам ночью греться… — неожиданно почти с нежностью прошептал Муравьед.

— В человеческом обличии? — уточнил Шельм, кажется, догадавшись, что к чему.

— Да. И он такой маленький, такой…

— Он не беззащитен, — произнес шут твердо, заставив тем самым оборотня посмотреть себе в глаза. — И ты прекрасно понимаешь это, Мур. К тому же, как бы он не был дорог тебе, каким бы странным и в тоже время необыкновенным не казалось это волшебное чувство, что рождается в душе, когда ты запечатлен, детям нельзя потакать слишком сильно, и залюбливать тоже нельзя. Иначе у тебя вырастит не дракон, а кисейная барышня.