Константин Плешаков - Богатырские хроники

С отвращением смотрел я на все это. Не много найдется на свете картин гаже, чем торжествующий победитель.

От нечего делать я вытащил из ножен меч. Нет, ничто в нем не изменилось. Конечно, я видел на нем нас с Алешей, преследующих Волхва, но конец богатырской дороги оказался скрыт огнем. Будет бой, но где, когда и какой, Перун не показал.

Внезапно я ощутил легкое жжение на груди — там, где висел алмазный Алешин крестик, и только покачал головой: мгновение назад я смотрел на клинок, которого коснулась огненная рука Перуна, а теперь со мной заговорил кроткий Иисус. Я стал прислушиваться, однако жжение прекратилось так же внезапно, как и началось. И все же это был знак: пора было скакать к другу. Ведь Алеша носит в своей руке серебряную пыль Итили. Надо ехать к Учителю — сильнее врача я не знаю. Желательно поспешить — кто скажет, когда пыль Итили покажет свою злую Силу? В том, что она рано или поздно обнаружится, сомнений у меня не было. Я уронил голову на руки и задумался.

После Тмуторокани в моей жизни наступило черное время. Снова возобновилась смута, причем смута, в которой мы не могли взять ничью сторону и в итоге были вынуждены бессильно наблюдать, как в самом сердце Русской земли проливается кровь. Было и другое, пугавшее меня не меньше, а возможно, и больше: Сила моя потускнела.

Я гадал, в чем было дело. Чары Волхва? Особое волшебство Итили, которому я обучен не был и которое сломало меня? Или просто я начинал чувствовать свой возраст и Сила покидала меня по той же причине, по какой у стариков выпадают зубы? Или я просто был излишне мнителен? Или же все дело в том, что я утратил свой богатырский меч в подземельях проклятой Итили? В любом случае, такого не бывало никогда: Сила всегда оставалась при мне, как мой глаз или голос. Теперь же я нередко чувствовал себя беспомощным, должен был во многом полагаться на Алешу, а помочь ему ничем не мог. Не повиновался мне и Мстислав, который часто заводил речь о том, что присоветовал бы в связи с тем или иным делом не я, а именно мой отсутствующий друг. Никакой ревности к Алеше у меня не было. Это чувство, хорошо знакомое нам обоим, осталось в прошедших годах, в молодости. Сейчас я боялся того же, чего боится любой человек: унизительного бессилья. Другое дело, что мне было нужно гораздо больше, чем простому смертному…

Не в состоянии дождаться утра, я выплеснул вино в костер, поднялся и зашагал к столу Мстислава.

Застолье там на некоторое время замерло. И касоги и тмутороканцы дремали, пробуждаясь только для того, чтобы отпить еще вина из чары и выкрикнуть какую-нибудь пьяную глупость. Мстислав, напротив, не спал, смотрел зорко и цепко и усмехался слабости сотрапезников (вообще должен сказать, что Рюриковичей хмель не берет).

— Что, Добрыня, наконец-то поздравить меня решил?

— Не с чем поздравлять тебя, князь..

— Как не с чем?! А золотая луда там чья на копье висит? А чье войско сейчас в дальнем лесу со стонами раны зализывает? Какой такой князь теперь на год сна лишился?!

— И твой сон беспокоен будет, князь Мстислав Владимирович…

Мстислав посмотрел на меня недобро:

— Перунов кремень мне сегодня дали…

— А что Перунов кремень — в битве он только ратная подмога. А когда со снами воевать да с тенями — тут кремень не помощник…

Мстислав сжал зубы:

— Пей, гуляй сегодня, богатырь, о тенях завтра поговорим.

— Не люблю я гуляния на крови свежей.

— Так, значит, пир мой тебя не веселит?

— Не веселит. Отпусти меня, князь.

Мстислав смерил меня пристальным взглядом:

— К Ярославу уйдешь?

— Не нужен мне Ярослав. Другие у меня заботы. Слово свое сдержу и, пока с братом не договоритесь вы или до смерти друг друга не забьете, твой я. Не советчик я Ярославу. Чтоб ты дурного не думал, и на глаза ему обещаю не казаться. Слово на то новое даю. А как дела свои завершу — снова у тебя объявлюсь.

— И когда ждать тебя? — спросил Мстислав, помолчав.

— Через четыре луны в стане твоем буду. Если, конечно, ты к тому времени в Богемскую землю или в Царьград с касогами своими не откочуешь. У тебя ж задумки-то великие…

Мстислав качнул головой:

— На то не надейся… Не уйду я с Русской земли… Ишь что выдумал — в чужеземье меня толкать…

— Не толкаю тебя никуда… Так отпустишь?

— А как я тебя удержу? Разве что ножом к земле прибью.

— Не выкован нож еще такой.

— Ох и силу же взяли богатыри! Ты б с отцом моим так поговорил — изведал бы и плетей и клетки…

— И с отцом твоим говорил я всяко! И в ссоре с великим князем киевским был! Про то всякий знает!

— Надменен ты, Добрыня. Мнишь о себе очень. Уж и слова тебе поперек не скажи.

— Не заслужил я слов таких — про нож да проземлю. С касогами так шути, князь. Им такие шутки понятны. Ну да ладно… Поехал я.

Мстислав молчал, слегка покусывая губу. Молчал и я. Наконец новоиспеченный владыка Русской земли не выдержал:

— О барсах мне скажи. Иначе не отпущу я тебя или вовсе сам с тобой поеду. Дороги мне звери эти, самолично их в горах у матери отбил и выкормил. Хранят они меня. Чего воют, чего бесятся? Какую беду пророчат?

— Да уж догадался ты, князь, давно. Волхв вокруг твоего стана ходит.

Мстислав с силой провел ладонью по лицу, будто стирая что-то — не то усталость, не то страх. Помолчал, потом спросил:

— Ну и как — пристойно ли тебе меня в таком случае бросать?

— Мне теперь что, князь, всю жизнь за тобой третьим барсом бегать? На время битв не спускал я с тебя глаз. Теперь сам берегись. И так не бывало доселе, чтоб богатырь полгода за Рюриковичем нянькой ходил… Меня послушай — и охоронишься… Барсов от себя не отпускай, своей рукой их корми, как я кормил, чтоб не отравил их Волхв, незнакомцев ни в шатре, ни в палатах не принимай, а если кто все же через порог переступит — руби ему голову, ни о чем не спрашивая. Если кого невинного зарубишь — на мне кровь та будет, я за нее отвечу… До Чернигова сопровожу тебя и через четыре месяца ровно назад буду.

— Опоздаешь — с Волхвом сойдусь… Что ты кудесник, что он…

— Смотри сам, князь, — сказал я, поднимаясь. — На то ты над людьми поставлен, чтоб самому решать все.

— Уйди поскорей, Добрыня, — промолвил князь, прищурившись на огонь, — а то не выдержу я и воинов кликну. Не умеешь ты с князьями разговаривать. Мужиком родился, мужиком и помрешь. Землю тебе пахать, а не по коврам дорогим разгуливать. Не люблю я тебя и не очень-то тебе верю. Уйди с глаз моих…

Через десять дней, проводив князя в Чернигов, я выехал на север.

Новгород для Рюриковичей — крепость. Как только погонят их из Киева или еще откуда, так в Новгород бегут они и там хоронятся. В Новгороде варягов много и до земли Варяжской недалеко. В случае чего, к родичам уйдут Рюриковичи, хоть язык праотцов уж и забыли почти.