Николай Князев - Владигор. Римская дорога

Тут Владигор почувствовал, как женский стан ускользает у него из рук, и увидел, что вокруг его руки обвилась толстенная черная змея. Мгновение — она шлепнулась на землю, свернулась кольцом, распрямилась и… Староста попытался ударить змею посохом и уж наверняка пригвоздил бы ее к земле, да не успел — гадина увернулась и, взвившись в воздух, вонзила зубы в живот старику. Тот завизжал, замолотил по воздуху посохом, а змея уже нырнула в высокую траву и скрылась из глаз. Купава кинулась к оседавшему на землю старику.

— Деда, не помирай, — запричитала она. — На кого ж ты меня оставишь…

Бабы все разом завыли. Мужики молчали — смотрели хмуро.

— Погодите выть! — прикрикнул на них Владигор. — Дайте поглядеть. Наверняка его вылечить можно.

Он склонился над стариком, задрал рубаху и тут же почувствовал, как чья-то тень упала на него сверху.

— Ударишь ножом — изувечу, — предупредил он, не оборачиваясь.

— Не трожь его! — закричала Купава. — Может, в самом деле поможет!

— Поможет, как же… — процедил стоящий за спиной, но все же нехотя отступил.

Владигор стал рассматривать укус. На белой коже старика, чуть повыше пупка, чернели две крошечные ранки. А вокруг них, вспухая, наливалось красным пятно. Владигор накрыл его ладонью. Почувствовал, как яд хочет разлиться дальше, разбежаться вместе с кровью по всему телу и остановить сердце. Только не выйдет из этого ничего. Владигор стал медленно сжимать пальцы, выгоняя яд наружу. Из ранки по капле стала точиться черная жидкость. От усилия пальцы сделались непослушными, и рука онемела. И весь правый бок. Силен яд. Да не просто яд — в самом деле колдовская зараза. Не ошибся старик, когда хотел ведьму сжечь… А ведь как была похожа на Лерию… Может, притворилась?.. Может, знала, кто перед ней, и нарочно приняла схожий облик? Владигора била крупная дрожь. Рубаха и кожаная куртка под кольчугой сделались мокрыми от пота. Неужто не осилит?.. Красное пятно уже сошлось вокруг ранки — не ладонью, пальцем можно прикрыть… Выльются последние ядовитые капли, и минует лихо. Но эти-то последние капли никак и не желали выливаться — катались под кожей под нажимом пальцев туда-сюда, будто надеялись ускользнуть. Владигор изо всей силы сдавил пальцы. Брызнуло во все стороны черным ядом, будто лопнул гнойник, старик охнул и обмяк… А ранка сделалась чистой, красной — два крошечных пореза на коже. И все.

— Ну вот… теперь чистой тряпицей перевяжи, до свадьбы и заживет… — улыбнулся Владигор, распрямляясь.

Деревенские стояли вокруг молча и во все глаза смотрели на него.

— Колдун небось… — шепнул кто-то.

— Да нет, молод больно…

— Так ведь это же князь… — крикнул один из парней то ли испуганно, то ли радостно. — Я в Удоке слыхал, что ему всякая чародейская сила подвластна…

— Владигор… — зашумели смерды и разом попадали на колени, в пыль лицом, точно так, как представлял он тогда на площади и чего не желал. Не желал, а увидеть пришлось. Струхнули селяне не на шутку — вынет князь меч да порубает мужикам головы за то, что осмелились его ослушаться… Да что ослушаться! Сказать страшно — Тишка-то с ножом к нему со спины заходил. «Выдать Тишку!.. Голову ему с плеч!..» Каждый, выкрикнув свое, вновь падал лицом в пыль.

— Будет вам! Встаньте! — приказал Владигор. — Не за что мне вас казнить. Лучше б накормили с дороги.

— Ко мне пожалуй, князь, ко мне! — завопил тонким срывающимся голосом старейшина и, тут же вскочив на ноги, будто не лежал минуту назад при смерти, засеменил вперед, одной рукой придерживая живот, а другой указывая князю дорогу.

Изба у старейшины была ладная — на подклети, крыльцо со срубным рундучком, засыпанным для устойчивости песком. В углу избы у входа — печь с дымницей. По стенам — лавки из ровного белого бруса, широкие и ровно обделанные. На полках — горшки и корзины с припасами.

— Как погляжу я, у тебя тут не изба, а настоящий дворец, — улыбнулся Владигор.

Старейшина суетился. И хотя рана еще давала о себе знать и старик то и дело хватался за живот, тихо постанывая, но присесть он все же не осмеливался.

— Будет тебе чиниться, — сказал Владигор. — Я перед тобою виноват. Сядь.

Старик присел на край лавки. Присели и его сыновья — два ладных парня с мягкими, несколько бабьими лицами. Жены их и внучка Купава жались к стене возле двери. А ребятню вообще не пустили в горницу.

— Давно здесь живете? — спросил Владигор.

— Вторую зиму зимовать будем, — отвечал старик.

— Далековато от реки забрались, торг вести несподручно…

— Тут до Удока тропа имеется, — встрял в разговор младший из сыновей. — Зимой на лыжах-то пушнину вмиг можно домчать.

— Молчи, Тихоня, — шикнул на него старик.

Парень стрельнул глазами и примолк.

«А ведь и впрямь мог бы меня зарезать. Или не хватило бы силы ножом кольчугу пробить?» — подумал Владигор беззлобно.

— Небось от дани здесь хоронитесь? — спросил он.

— Как можно, князь… Дань платим исправно. У наместника в Удоке на то запись имеется.

— Ладно, проверю, — небрежно кивнул Владигор. — А кто этой вотчиной тебя, старик, пожаловал? Небось сам?

Старейшина заерзал на лавке.

— Так ведь… нечисть тут жила… а мы ее понемножку изводить стали… Чародей приходил, мы ему всякого добра надавали. Так он на эту поляну заклятие наложил — никакая гадость из лесу сюда проскочить не может… В толк не возьму, как эта ведьма его заговор обошла.

— Потому как идола надо было деревянного ставить… — крикнула от дверей Купава. — А не амбар новый рубить.

— Цыц, девка!.. — прикрикнул на нее старик да еще кулаком стукнул по лавке. — Главное — дом есть… И идола срубим. А пока у нас оберег имеется, чародеем оставленный… Принеси!

Купава выскочила из горницы и вскоре вернулась с небольшой костяной фигуркой. С ладонь величиной. Из своих рук показала князю.

— Чародей никому в руки не велел тот оберег давать… Только девки до него могут коснуться, а мужики или бабы — ни-ни.

Фигурка изображала козлоногого человечка с крошечными рожками на голове и хитрой ухмылкой на губах. Два черных камешка были вставлены в глазницы, — «глаза» полузверя-получеловека хитро посверкивали…

— И как тот чародей выглядел? — спросил Владигор — его так и подмывало взять странный оберег в руки, но, помня о прежней своей вине перед стариком, он сдерживал себя.

— Да как все чародеи — лицо худое, желтое. И бородка длинная, черная, курчавая…

— И откуда же он явился?

— Да неведомо… Мы как раз ворота ладили, а он раз — и выскочил, словно из-под земли… И ушел так же — шагнул и растаял в воздухе, а вокруг туман сизый заклубился. Дело понятное, чародейское…

— Он как-нибудь называл себя? — допытывался Владигор. — Кому молился?