Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

— Ха-ха-ха! — бесовски хохотал он. — Хо-хо-хо!

От смеха чудовища в комнате все тряслось и гудело.

Не переставая смеяться, оно двинулось к ребятам с вытянутыми руками, пальцы его сжимались и разжимались, и впечатление, производимое этими манипуляциями, было непередаваемо ужасным.

От страха Леша первым понял, что надо делать: бросившись к телевизору, почти наперерез чудовищу, он храбро сунул в экран руку, и Диме показалось, что Лешина рука ушла вглубь кинескопа по локоть или даже больше, и это выглядело очень странно, как галлюцинация, которую, правда, совершенно разрушал хохочущий монстр, который был бесспорно и невыносимо реален. Не переставая издевательски смеяться, он протянул свою огромную уродливую лапу и хотел схватить Лешу за ноги; как раз в этот момент Леша в беспамятстве сунул в экран голову и, когда он понял, что та свободно проходит внутрь, испугался и выдернул ее обратно, и лапы зверя уже готовы были сомкнуться на его шее. Но верный Дима опередил движение монстра и одним духом, схватив Лешу за ноги, протолкнул его в телевизор. С диким воплем Леша устремился куда-то вниз; крик его сейчас же затих в глубине. Чудовище, яростно заревев, сграбастало Диму за грудки и подняло под самый потолок. Потеряв опору под ногами, Дима закричал; его сердце сумасшедше заколотилось, из горла вырвался вопль отчаяния. Он попытался ударить врага рукой по морде, но лапы зверя были такими длинными, что у Димы ничего не вышло. Чудовище смеялось. Оно крепко обхватило Диму за грудь уродливыми пальцами и сжало его сильнее. Димины ребра трещали; его глаза налились кровью, он хрипел. От тошнотворного полета под самым потолком у него дико кружилась голова, и боль в груди оттого ощущалась еще острее. Неожиданно объятия ослабли; зверь поскользнулся на чем-то, покачнулся и грохнулся навзничь, спиной вниз, выпустив Диму. Бутылка 'Колокольчика' вылетела у него из-под ноги и ударилась о стену. Дима покатился по полу. Изнемогая от страха и раздирающей боли, он поднялся на ноги. Ладони его были почему-то в крови, словно кровавый пот застилал ему глаза. Чудовище тоже поднялось и вновь протянуло к нему свои страшные руки. В комнате царил ужасный кавардак, мебель была разбросана по углам, журнальный столик перевернулся вверх ногами, под окном валялась погасшая, но целая и невредимая хрустальная пепельница. Дима судорожно схватил ее и хотел бросить в морду чудовищу, но оно, вскочив, задело головой люстру с висюльками. Люстра закачалась и зашелестела. Чудовище одной лапой сдернуло ее с потолка и швырнуло в окно; пробив в нем дыру, люстра вылетела на улицу и свалилась в снег. Эта заминка дала Диме время перевести дух и прицелиться точнее. Пепельница безошибочно угодила зверю прямо в морду, громко ударившись о зубы. Чудовище завыло, вцепившись распухшей дланью в пасть, а Дима, не теряя ни секунды и не зная, что его ждет, зажмурился и головой вперед бросился в экран. Пролетая сквозь кинескоп, он ударился обо что-то коленом, в ноге вспыхнула резкая боль, которая, правда, почти тотчас прошла. Ошеломляющее звездное пространство распахнулось перед ним. Дима ахнул от восторга. Головокружительное падение скоро замедлилось, и он повис в воздухе, как космонавт в невесомости, медленно переворачиваясь из стороны в сторону.

Комната пропала; вопли чудовища смолкли; все исчезло. Дима оглянулся кругом, пытаясь найти взглядом Лешу и Славу, но, не увидев никого, в ту же секунду позабыл о друзьях.

Волшебное, безбрежное, сияющее небо окружило его.

После того, как произошли вышеописанные и, вместе с тем, совершенно неописуемые и даже просто несусветные события, Слава снова обнаружил себя в своей маленькой, уютной и неприбранной комнате.

Мы говорим 'снова', потому что в ту секунду, когда он осознал, что находится в ней, в голове его были еще свежи воспоминания о пережитых приключениях, подобно тому, как в мозгу проснувшегося некоторое время, как живые, стоят воспоминания о только что виденных им снах. Точно такие же эфемерные картины сначала беспорядочно мелькали и в Славиной памяти; но он словно бы все более и более просыпался, поэтому его "воспоминания", казавшиеся такими явственными еще секунду назад, неожиданно куда-то исчезли, все скопом провалившись в небытие, но как бы оставив на его телесной оболочке некий след и даже заставив его покачнуться — и в следующую секунду их уже не было.

Стоя у окна, он пытался понять, что же произошло, и растерянно смотрел на оранжевый каток, измазанный копотью, который стоял на углу только что раскатанной асфальтовой площадки. Машина закончила работу и стояла без движения, сверкая своими стальными катками-давилками. От черного асфальтового прямоугольника исходил пар. Когда Слава всматривался в него, ему казалось, что он видит лужи, наполненные водой и сияющие на солнце. Он видел такие же лужи в Армении, когда летом ездил с папой на машине и глядел на убегающее вперед шоссе. Далеко впереди на шоссе были яркие, блестящие водяные пятна; но когда машина подъезжала ближе, они исчезали, словно испаряясь. Это был мираж, сотканный солнцем и воздухом.

Слава отвернулся от окна и стал оглядывать свою комнату. Она была такой же, как и всегда, но в ней теперь чувствовалась некая неуловимая странность, словно бы пережитые им события, которых он уже не помнил, успели оставить на ней свой отпечаток. Он оглядел по очереди четыре стены, потолок и пол, взглянул на диван, еще немного смятый с одного бока, где на нем недавно сидели, и не мог понять, что же его настораживает. Вероятно, странность комнаты заключалась не в ней самой, а в Славином ее восприятии: оно получило какую-то новую свежесть, которая возникает, когда смотришь на хорошо знакомый предмет после долгой разлуки с ним; все черты этого предмета кажутся известными, и, вместе с тем, его словно бы видишь в первый раз, отмечая в нем какие-то новые, яркие признаки, на которые раньше не обращал внимания или же, напротив, запомнил так хорошо, что они успели приесться и потускнеть.

Кроме того, Слава увидел на диване Алину, которая безмятежно сидела в самом его центре, далеко откинувшись на прямую спинку и вытянув ноги, так что она находилась в полусидячем-полулежачем положении. Слава вдруг понял, что она уже довольно давно на него смотрит. Сначала он удивился — как пьяный, который долго что-то рассказывал, а потом вдруг забыл, что именно; но через секунду он отчетливо вспомнил, о чем они разговаривали, и тогда все посторонние мысли разом, в одно мгновение, схлынули.

Он посмотрел на нее, неловко улыбаясь.

На ней были синие джинсы и черная тонкая облегающая блузка. Ноги в черных носках сведены вместе. Он посмотрел, как блузка обтягивает ее грудь, и вспомнил, как Алина сидела обнаженная под объективом его камеры, и как он, несмотря на волнение, пытался запечатлеть это, чтобы получилось красиво, и вышло совсем не так, как он хотел.