Анатолий Нейтак - Уроки гнева

Впрочем, что они слышали? Малый осколок былой славы, отравленный чередой побед, усохший, как всё и вся на земле Краалта…

Человек, входивший в ближнюю свиту убитого пелэ, оказался неплохо информирован и в таком качестве весьма полезен. Историю Круга после Вторжения Летун воссоздавал, основываясь по большей части на его словах и недомолвках.

Но это было позже, а поначалу Геса интересовали вещи, важные сию минуту.

Ты — встань, назовись.

Человек вскочил и повернулся. Был он мал ростом и большеголов, с курчавым чёрным волосом, густо покрывающим руки. Такая же, только ещё более густая растительность покрывала его голову. Бороду, доходящую до самых глаз, он не брил и из-за всего этого сильно напоминал ряженого зверя неизвестной породы.

— Меня зовут Г'ирн'оц, блистательный!

Эхагес тут же заменил языколомное кашляющее имечко его прямым значением:

Сколько лет тебе, Плетельщик?

— Счётом Старого — тридцать два, блистательный!

"Это — в долгих годах пелэ", — понял страж, читая в уме курчавого. — "А если считать в кругах Краалта, выйдет больше сорока".

Не надо так кричать. И постоянно поминать о моей блистательности — тоже лишнее.

— Как будет угодно блистательному…

Летун снова коснулся разума Владыки: "Как там те, что остались внизу — не беспокоят?" В ответной картине было то же, что страж видел собственными глазами наверху, только в больших масштабах: множество тел разумных нескольких видов, неподвижно простёртых на камнях.

Успокоенный, Летун перенёс своё внимание на прежний объект.

Мне угодно получить ответы на некоторые вопросы — быстро и чётко. Отряд, которым командовал вот этот, — жест в сторону обезглавленного пелэ, — входит в стражу Слияний?

Хотя термин был старым и вышел из употребления десятки лет назад, ещё до его рождения, Плетельщик сориентировался с завидной быстротой.

— Войско этого Н'орра охраняет часть переходов мир-в-мир, да!

Ещё один кусочек смысла: Н'орр — звание для пелэ, но не всех, а только особых пелэ: обладающих Мощью богоподобных владык.

Раз вы здесь, значит, пелэ продолжают преследовать тастаров? И как часто случаются вылазки вроде нынешней?

— Не очень часто, блистательный. Вот этот Н'орр, поверженный вами, последний раз являл свою силу вдали от Владения два года Старого тому назад.

"Ни малейшего сожаления о бывшем господине", — отметил Гес. "На редкость практичный тип… впрочем, чего иного ждать от этих, падающих ниц?"

Ещё один мир, ещё один язык. Пока Плетельщик отвечал на вопросы, Летун машинально заучивал гортанные созвучия, увязывая их со смыслом, считываемым напрямую. Незнакомая речь была человеческим диалектом или, лучше сказать, человеческой версией языка пелэ. В Круге он использовался для общения между всеми разумными. Даже мараки, обладающие внутривидовой телепатией, даже леготты и фирзи, не имеющие органов, пригодных для произведения достаточно сложных звуков — пусть через пень-колоду, но изъясняться на языке пелэ могли все. С этой целью Круг снабжал тех разумных, которым это требовалось, амулетом-гуделкой: слоистой пластиной, которая превращала чётко оформленные мысли в членораздельные звуки. После распада Круга такие амулеты делать разучились, отчего общение Н'орров со своими иноплеменными рабами, особенно с леготтами, стало делом весьма непростым.

Говоришь, два года? И что заставило этого Н'орра покинуть Владение на этот раз?

— Не ведаю того, блистательный!

"Не врёт. Жаль".

А кто ведает?

— Может быть, вот эти слуги блистательного?

Человек указал на простёртых ниц. Летун ещё раз окинул взглядом "своих слуг". Три пелэ, трое мараков — такие одинаковые, словно всех по одному образцу скроили, чем-то похожие на тощих цыплят ростом в три локтя — и ещё пара фирзи. Последние с трудом поддавались описанию: какие-то вяло дрожащие сизо-лиловые вытянутые мешки с парными конечностями, словно вовсе лишёнными костей. Они естественнее смотрелись бы в море или на худой конец в болоте, чем в этой каменистой пустыне.

Можешь расспросить их?

— Готов служить блистательному!

Ну, служи. Что узнаешь, перескажешь.

Развернувшись, Эхагес подошёл к кромке обрыва и шагнул вниз.

Падение сквозь слои тумана, в первые секунды — неуправляемое: аж в груди сжимается. "А здесь гораздо дальше до дна, чем я запомнил…" Шелест реки в ушах, мягкость ощутимого не телом, а больше нёбом и языком кокона сил, который замедляет падение, превращает падение в полёт. С грацией шёлковой ленточки Гес опустился на дно ущелья рядом с группой тастаров и знакомых по Долине людей. Однако никто не обратил на него внимания: все смотрели в другую сторону.

Эхагес посмотрел туда же.

Фигура, простёртая ниц среди других фигур. С чёрной кожей. Длинная…

Тастар?!

"Вот, значит, что такое — перекованные…"

Для чувств застывшего стража покорно лежащее существо — бывший тастар — было чем-то подобно засохшему дереву. Вроде бы не падает… но ткни в кору пальцем посильнее, и палец пройдёт сквозь видимость твёрдости, провалится во влажную гниль, в труху, неплотно забившую ствол.

Бр-р-р…

По фэре стоящих тастаров прошло слитное движение, сошедшееся на Пламенном. Владыка вытянул руку в сторону перекованного Кругом, и тот вздрогнул, без мук расставаясь с подобием жизни. Ещё миг — и труп закачался на волнах жара, вспыхнул, обугливаясь, истаивая в стихии очистительного пламени. Гес вспомнил кое-что слышанное ранее, у Льдов Славы, и понял, что стал свидетелем усечённой версии похоронного обряда.

Возвращайся телом своим в круги жизни через всесожжение, возвращайся телом…

Дрожь. Неудержимая. По спине, по груди, по плечам.

Они говорят о теле перекованного — только о теле.

О его духе не вспоминают.

Налетевший ниоткуда ветер развеял то немногое, что осталось от сожжённого, всколыхнув вечный туман ущелья.

— Эхагес, разберись с этими, — бросил Пламенный, кивая на покорные тела лежащих. — Я проверю, что в колонии. Буду в том зале, где я говорил со старейшинами.

Договорил — и исчез. Переместился.

"Сбежал".

Выбрав почти наугад первого попавшегося человека (раз с оружием — значит, воин), Летун скомандовал:

Ты — встань, назовись!

Человечек, такой же низенький и курчавый, как Плетельщик, повиновался мгновенно. Гес вздохнул… и приступил к процедуре допроса.

Винар привык дважды в декаду, а порой и чаще, получать немалую корреспонденцию. Собственная его величества канцелярия не давала послу скучать. Да и сам Винар скрёб пером по бумаге не менее четырёх-пяти часов в день, отчего почерк его медленно, но верно становился всё неразборчивей. Почти с самого начала он поставил перед собой простую цель: сделать Долину в своих письмах подобием глухой провинции, в которой основные новости связаны со свадьбами, появлением детей, похоронами и тому подобными нестрашными явлениями. А промежутки между этими жизненными вехами Винар заполнял описанием природы, погоды, видов на урожай, слухов и забавных происшествий. Благо тастары редко творили какие-то чудеса "на публику" и о магии их приходилось писать не часто: материала не хватало.