Гарри Тёртлдав - Тьма сгущается

Это был хороший вопрос. Над столом повисло напряженное молчание — родня Иштвана ждала, что скажет на это солдат. Иштван обвел близких взглядом. Кое-кто из мужчин, как ему было известно, выбирался из долины, но недалеко. Они не видели того, что видел он. Не прошли через то, что выпало на его долю.

— Отвечай деду! — потребовал отец, словно Иштвану было десять лет.

— Да, отец, — промолвил солдат и повернулся к Баттьяню: — Мир больше, чем я мог вообразить, и страшней. Но звезды… звезды светят всему миру, дедушка. В этом я уверен.

— Хорошо сказано! — громыхнул отец, и все закивали. — Очень скоро мы победим в этой войне, и все будет прекрасно.

Все вновь умолкли.

— Конечно, победим, — отозвался Иштван. После чего напился в стельку — родные твердили, что именно так пьют настоящие герои.

Весна в Елгаве приносила с собою обещание лета — не угрозу лета, как это было в пустынной Зувейзе, но определенную убежденность в том, что будет еще жарче. Талсу радовался ясному небу и долгим дням. Некоторые из альгарвейских оккупантов — тоже: климат северного Альгарве мало отличался от елгаванского.

Большинство же рыжеволосых захватчиков потело, кипело и ругалось тем сильней, чем дальше отступала зима. Сердце альгарвейской державы лежало среди вечно промозглых и холодных лесов дальнего юга. Как может кому-то в голову прийти селиться в таких местах — Талсу не мог взять в толк, но многие солдаты Мезенцио тосковали по ледяным дождям. И всякий раз, когда они заходили в мастерскую, чтобы заказать Траку новые мундиры и юбки, юноше приходилось выслушивать их ворчание.

— Если им не нравится наша погода, пускай возвращаются по домам, — заметил как-то за ужином отец и выплюнул косточку от оливки.

Талсу замер, не донеся до рта ложку перловой каши с тертым сыром.

— Здесь им не очень по душе, отец, но уж как им в Ункерланте не нравится!

Он язвительно хмыкнул.

— В Ункерланте мне бы тоже не понравилось, — заметила Аушра, вздрогнув. — Там, должно быть, еще снега лежат, а у нас в Скрунде снега годами не видят.

— Есть разница, — напомнил Талсу. — Если в Ункерлант попадешь ты, солдаты конунга Свеммеля не станут в тебя палить.

— Давайте не будем про Ункерлант, — промолвила мать строже обычного. — В наше время кауниане по доброй воле в Ункерлант не попадают. И не возвращаются.

— Ну, Лайцина, опять ты о грустном, — произнес Траку. — Никто же в точности не знает, много ли правды в тех слухах.

Слова его прозвучали неубедительно, словно старый портной сам не очень им верил.

— Газеты твердят, что все это ложь, — заметил Талсу, — но то, что в последнее время пишут в газетах, — вранье, потому что рыжики не позволяют говорить правду. Если лжец называет что-то враньем, может, на самом деле это правда?

— Ну, в газетах пишут, что весь народ обожает короля Майнардо, а это уж точно неправда, — отозвалась Аушра. — Прочтешь такое — и больше ни единому печатному слову не поверишь. — Она поднялась из-за стола. — Я пойду, можно?

— Можно, — разрешила Лайцина. — А доедать не будешь? — Она указала на полупустую тарелку дочери.

— Нет, я сыта, — ответила Аушра. — Поставь лучше в упокойник, я завтра за обедом дожую.

— Я уберу, — вызвался Талсу, тоже вставая.

Тарелка юноши была вылизана дочиста; остались только косточки от маслин да сырная корочка. Он и за Аушрой мог бы кашу доесть, но это было бы, пожалуй, лишнее.

— Спасибо, — ответила Лайцина и, обращаясь к мужу, добавила вполголоса: — А он очень вырос.

— Это все армия, — так же негромко отозвался отец.

Елгаванской армии Траку доверял куда больше, чем сын, — без сомнения, потому, что никогда не служил. Талсу же был убежден, что и без сержантской ругани научился бы убирать за собой. Подхватив тарелку Аушры, он направился на кухню, где у двери в кладовку стоял ящик-упокойник.

Чары, наложенные на ящик, в эпоху Каунианской империи считались боевыми. Имперская армия с большим успехом применяла против врагов цепенящее заклятие, пока те не изобрели защитные меры. Затем на протяжении тысячи лет чары оставались лишь курьезом для волшебников… пока, с наступлением эры систематической магии, не обнаружилось, что действуют они, катастрофически замедляя жизненные процессы. После этого заклятие начали применять вновь — не только для сохранения продуктов, но и в медицине.

Как только Талсу отодвинул засов и снял с упокойника крышку, чары перестали действовать. Продукты, которые мать сложила внутрь, начали портиться с обычной скоростью. Юноша поставил полупустую миску с перловкой поверх связки сосисок и положил крышку на место, отчего заклятие вновь заработало. Талсу уже прилаживал защелку на место, когда услышал голос Лайцины:

— Не забудь плотно закрыть ящик!

— Да, мама, — покорно отозвался Талсу.

Лайцина могла сколько угодно твердить, что сын вырос, но все равно не верила в это. И, наверное, не поверит.

Потом отец с сыном стали играть в нарды. Три партии выиграл Талсу, две — Траку. Наконец оба начали зевать.

— А до службы в армии короля Доналиту ты играл хуже, — заметил портной, убирая в шкаф доску, шашки и кости.

— Не знаю, отчего бы, — ответил Талсу. — Едва ли я в армии сыграл больше одной-двух партий. Обычно, когда деньги начинали карман жечь, мы просто кости гоняли.

На следующее утро, когда Талсу закончил раскраивать тонкий холст для альгарвейского летнего мундира, мать сунула ему несколько монет.

— Сбегай к бакалейщику, — попросила она. — Принеси яблок с полдюжины. Буду пирожки печь.

— Конечно, мама! — отозвался Талсу и поспешно отложил ножницы.

Лайцина улыбнулась.

— Только не болтай там с Гайлисой весь день.

— Кто? Я? — возмутился Талсу.

Мать только улыбнулась. В чем-то она готова была считать сына взрослым.

Насвистывая, юноша побежал в бакалейную лавку.

За прилавком стояла Гайлиса. Когда Талсу вошел, она художественно раскладывала луковицы в коробе.

— Привет! — воскликнула она. — Чего ты хочешь?

— У тебя это не продается, — ухмыльнулся он, и девушка сморщила носик. — Но матушка меня послала за яблоками.

— Яблоки есть, — ответила Гайлиса, похлопав по боку плетеную корзину. — Но если погрызть — не советую: мягкие очень. Зима слишком теплая выдалась, не налились.

— Нет, нам на пирожки.

— На пирожки — в самый раз. — Гайлиса шагнула к корзине. Юноша не сводил глаз с обтянутых штанами бедер. — Сколько тебе?

— Мама сказала, с полдюжины.

— Ладно. — Девушка склонилась над корзиной. — Выберу тебе самые лучшие.

Она еще не закончила, когда в лавку вошли двое альгарвейских пехотинцев в форменных килтах. Один ткнул в сторону бакалейщицы пальцем и бросил что-то на своем наречии. Другой, рассмеявшись, кивнул и покачал бедрами — взад-вперед. Талсу не понял ни слова, но это не помешало ему взбеситься.