Гарри Тёртлдав - Молот и наковальня

Велев Камеасу принести сургуч, он сам запечатал послание, прежде чем вручить его вестнику.

— Один Фос ведает, будет ли от этого польза, — сказал Автократор. — Но, клянусь Фосом, получится совсем скверно, если я не стану протестовать.

Когда гонец удалился, Маниакис принялся осыпать Абиварда проклятиями. Ведь если бы не настоятельные советы генерала, Автократор никогда бы не послал Трифиллия для переговоров с Шарбаразом. В тот момент он предполагал, что Шарбараз заинтересован в получении дани от Видессии, а потому не причинит вреда послу.

Но Царь Царей и так уже неплохо поживился. Зачем ему дань, когда он имеет возможность почти безнаказанно грабить западные провинции? Маниакис в бешенстве топнул ногой. Лучше бы Курикий и Трифиллий никогда не появлялись в Каставале! Если бы они остались в Видессе, Нифона сейчас была бы жива; к тому же вряд ли империя даже под управлением Генесия была бы сейчас в худшем состоянии, чем под его, Маниакиса, управлением. А он бы жил-поживал на далекой Калаврии вместе с любовницей и незаконнорожденным сыном и не нес никакой ответственности за бедственное положение своей родины.

— Что ж, кому-то суждено разжигать костры, а кому-то — тушить их, — немного успокоившись, проговорил он вслух, хотя рядом никого не было. — Генесий устроил самый настоящий пожар, мне же необходимо найти способ залить его водой.

Он уселся в кресло и задумался. Вообще-то на сегодняшний день дела обстояли лучше, чем год назад. Тогда он попытался сразиться с макуранцами в открытую. Не получилось — в тот момент Видессия была, да и сейчас оставалась, в состоянии слишком большого хаоса. Теперь он испробует новый способ. Трудно сказать, насколько хорошо сработает стратегия набегов и кинжальных уколов, но во всяком случае она принесет больше пользы, чем лобовая атака с недостаточными силами. Если повезет, он заставит Абиварда изрядно поумерить прыть, а ведь очень долго макуранцы хозяйничали в западных провинциях без помех.

— Даже если такая стратегия окажется удачной, войну с ее помощью не выиграть, — пробормотал себе под нос Автократор.

Да, он мог серьезно беспокоить макуранцев, но принудить таким образом Абиварда вывести войска с видессийских земель нельзя. А на то, чтобы действовать иначе, у империи сейчас не хватало сил.

Маниакис сунул свиток пергамента под нос Цикасту, жалея, что у него под рукой нет того кожаного футляра, в котором это послание доставили в Видесс, — тогда можно было бы врезать мрачному генералу эти футляром по ушам.

— Прочти, высокочтимый Цикаст. Теперь ты убедился?

Цикаст не спеша развернул свиток, внимательно прочитал.

— Всегда приятно получать добрые вести, величайший, — проговорил он вежливо, но равнодушно, чем взбесил Маниакиса, — боюсь только, что захват нескольких повозок из обоза макуранцев к западу от Амориона — недостаточный повод, чтобы просить Агатия объявить день благодарения.

Судя по тону, генерала не воодушевило бы даже сообщение о захвате Машиза. Его не могло удовлетворить ни одно из достижений Маниакиса; разве что тот вдруг надумал бы собственноручно вручить Цикасту алые сапоги. Не будь он таким хорошим военачальником, Автократор без малейших колебаний отправил бы его в отставку. С другой стороны, не будь он таким хорошим военачальником, его можно было бы не опасаться.

— Высокочтимый Цикаст, — сказал Маниакис, подавив вспышку раздражения. — Захват повозок не главное. Главное, что у нас теперь есть воины, способные проникать в глубь территорий, удерживаемых макуранцами еще с начала правления Генесия, и благополучно возвращаться. — Воины, способные на большее, чем твои люди из Амориона, злорадно подумал он, хотя и понимал, что несправедлив. Ведь Цикаст проявил себя с лучшей стороны, удерживая крепость так долго, как не смог бы на его месте никто другой. Контратака — другое дело; но ведь нельзя требовать от человека слишком многого.

— Что ж, пусть у нас будет как можно больше столь же славных успехов. — Генерал вернул свиток Автократору. Неужели в его словах прозвучала саркастическая нотка? Интересно. К счастью для Цикаста… Маниакис был не вполне в этом уверен.

— Да будет так! — ответил он, решив пока принять слова генерала за чистую монету. — Раз уж мы еще не в состоянии выигрывать крупные сражения, будем выигрывать маленькие. Если мы выиграем достаточное количество небольших стычек, возможно, нам удастся нанести макуранцам серьезный урон и отбить у них охоту ввязываться с нами в серьезную битву.

— Будет неплохо, если получится именно так, — согласился Цикаст. — Но, величайший, — надеюсь, ты простишь мне мою прямоту, вряд ли из этого что-нибудь выйдет. Макуранцы вцепились в наши западные провинции мертвой хваткой, и даже тысячи блошиных укусов не заставят их разжать челюсти.

— Высокочтимый Цикаст! Если ни крупные, ни мелкие сражения не помогут нам вышвырнуть макуранцев с нашей земли, значит, ты хочешь сказать, что отныне западные провинции принадлежат им по праву? По праву сильного?

— Что ты, величайший! У меня и в мыслях не было заходить в своих утверждениях столь далеко, — осторожно ответил генерал.

У Маниакиса давно сложилось впечатление, что Цикаст ни в чем ни при каких обстоятельствах не желает заходить слишком далеко; более умеренного в своих устремлениях человека просто невозможно представить. Отчасти это было неплохо, поскольку позволяло надеяться, что генерал не зайдет слишком далеко даже в мыслях о том, чтобы свергнуть с трона нынешнего Автократора.

С другой стороны, такие качества снижают ценность Цикаста как генерала, подумал Маниакис. Попробуй поручи ему возглавить стремительное преследование отступающего противника и очень скоро обнаружишь: доблестный генерал для приличия проскакал во главе своей армии всего несколько миль, после чего пришел к выводу, что на сегодня уже достаточно, и отказался от дальнейшей погони. Спору нет, Цикаст весьма искушен и изобретателен в оборонительной стратегии, но немногого стоит тот полководец, который ни при каких обстоятельствах не желает вести активные наступательные действия.

Маниакис вздохнул и пошел посмотреть, как поживают его дети. Увидев отца, Евтропия издала восторженный вопль и тут же обхватила ручонками его ногу:

— Папа. Хорошо!

Она говорила гораздо лучше и чище, чем говорил в ее возрасте Таларикий. Все приглядывавшие за ней женщины в один голос утверждали: девочка развита не по годам. Поскольку она и Маниакису казалась очень сообразительным ребенком, ему хотелось верить, что прислуга говорит правду, а не просто изрекает грубую лесть, ставшую уже привычной для ушей Автократора.