Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

Он набычился, пошире расставив ноги, готовый наброситься на упрямого слугу. Прикусив губу, лакей снял маршальский меч с настенной скобы и передал Ратарю.

— Благодарю, — промолвил Ратарь, словно ему повиновались без спору, потом повесил ножны на перевязь и вышел.

Проходя по дворцу, маршал оставлял за спиной смятение и ужас. Встречные замирали, глядя ему вслед и показывая пальцами: не только поварята, служанки и прочий легкомысленный народец, но и стражники, и даже дворяне, недостаточно важные, чтобы оказаться приглашенными на публичное унижение военачальника — все они не видели, что случилось в тронном зале, но знали. Без сомнения, знал весь Котбус. А не позднее послезавтрашнего дня узнает распоследний крестьянин в герцогстве Грельц.

На маршала поглядывали, как на больного смертельной болезнью, который не сошел еще в могилу. Так оно, в сущности, и было, ибо царская опала убивала верней и мучительней, чем моровые поветрия, с которыми чародеи и лекари могли хотя бы с малой долей успеха бороться.

Даже офицеры его собственного штаба, когда маршал вернулся в военное министерство, не знали, как обращаться к нему. Некоторые — немногие — с явным облегчением приветствовали вернувшегося из дворца Ратаря. Большая часть — с недоумением. А еще большая — с раздражением, потому что продвижения в чине им приходилось ждать только после маршальской казни.

Что испытывает его адъютант, майор Меровек, — облегчение или раздражение, маршал не взялся бы судить. Меровек редко проявлял свое расположение духа; не выбери он армейскую карьеру (и не будь достаточно высокого рода, чтобы ее начать), то мог бы стать великолепным дворецким в любом из особняков Котбуса.

— Добро пожаловать обратно, господин маршал, — только и промолвил он.

— Спасибо и на этом, — отозвался Ратарь. — Твой прием оказался теплей чем тот, что я пережил в тронном зале, но об этом, позволю себе заметить, ты уже наслышан достаточно.

Такой ответ даже невозмутимого Меровека заставил поднять бровь.

— Милостивый государь?

При дворе конунга Свеммеля подобная прямота почиталась крайней редкостью.

Но порой Ратарю надоедало притворяться. Опасная эта причуда сходила ему с рук — до сих пор.

— За мной, — отрывисто скомандовал он и подхватил Меровека под локоть, чтобы адъютант не вздумал вырваться. Как только они зашли в личный кабинет маршала, Ратарь захлопнул за собой дверь и опустил засов.

— Милостивый государь? — недоуменно повторил Меровек.

— Вам никогда не приходило в голову, майор, что близость ко мне может обойтись вам дорого? — поинтересовался Ратарь и с мрачным удовлетворением увидал, как смуглый майор тускло багровеет. — Еще как может, но беспокоиться из-за этого уже поздновато, не скажете?

Ничего подобного Меровек не сказал. Он вообще промолчал — только стоял, точно статуя, и глаза его не выражали совершенно ничего.

«Да, — мелькнуло в голове у Ратаря, — идеальный лакей».

Молчание — хороший способ продвинуться по службе. Если молчишь, трудно подумать, что ты не согласен с начальством. При дворе конунга Свеммеля молчание было ключом к выживанию — в той мере, в какой при котбусском дворе что-то вообще могло обеспечить долгую жизнь. Однако Ратарь, невзирая на выдающуюся свою флегматичность, осмеливался в лицо указывать конунгу на ошибки. И теперь он не собирался молчать.

— Вы знаете, в чем согрешил я в глазах конунга? — осведомился он, махнув рукой в сторону прибитой к стене над столом карты.

— Да, господин мой маршал, вы ошиблись. — В устах Меровека это была ошеломительная искренность. Облизнув губы, маршальский адъютант добавил: — Хуже того, сударь, вы ошиблись дважды.

Немногие выживали, совершив хотя бы одну ошибку под взором конунга Свеммеля. И Ратарь это знал. Трудно было стать придворным в Котбусе, не усвоив самых простых вещей.

— И в чем я, по-вашему, ошибся, майор? — поинтересовался он не вполне риторически.

И снова Меровек ответил прямо:

— Вы недооценили Альгарве. Дважды недооценили.

— Верно. — Ратарь указал на карту, где свежая штриховка указывала, что Валмиера недавно захвачена Альгарве. — Его величество желал обрушиться на короля Мезенцио, покуда рыжики заняты на юго-востоке, но те разгромили Валмиеру быстрей, чем я полагал возможным — прежде, чем мы были готовы. И я посоветовал выждать, пока силы врага не будут втянуты в войну с Елгавой. — Он указал на еще более свежую штриховку, обозначавшую захваченные Альгарве земли Елгавы. — Теперь они разгромили войско короля Доналиту скорей, чем я полагал возможным. И его величество в гневе на меня за то, что я удержал его руку — удержал руку Ункерланта.

— Именно так, государь мой маршал, — ответил Меровек. — Вы сами превосходно выразили претензии его величества.

— Вот-вот. — Ратарь кивнул. — Подумайте вот о чем, майор: если у Альгарве хватило сил захватить Валмиеру быстрей, чем считалось возможным, если у Альгарве хватило сил обойтись тем же способом с Елгавой, невзирая на разделяющий их горный хребет — если у Альгарве достало сил совершить подобное, майор, что случилось бы с нами, вздумай мы вправду напасть на державу короля Мезенцио?

Физиономия Меровека потеряла всякое выражение, но теперь Ратарь мог проникнуть взглядом за гладкий фасад. Под привычной маской адъютант лихорадочно размышлял над услышанным.

— Возможно, государь мой, — промолвил Меровек осторожно, — что альгарвейцы были бы слишком увлечены восточной кампанией, чтобы устоять перед нами.

— Да, — согласился Ратарь. — Возможно. Вы взялись бы поставить на это судьбу державы?

— Это решать не мне, — ответил майор. — Это решать конунгу.

— Именно. Он принял решение и злится, что принял его, и злится на меня, что я не позволил ему ввязаться прежде срока в войну, исход которой неопределен, — проговорил Ратарь. — Если я паду, то смогу утешать себя мыслью, что моя гибель предотвратила гибель державы.

— Да, милостивый государь, — пробормотал Меровек.

Судя по тону, собственная участь волновала майора куда сильней судеб Ункерланта. В этом он не отличался от большинства людей.

— Я еще не пал, — напомнил Ратарь. — Его величество мог распорядиться казнить меня перед своим троном. Уже бывало, что там проливалась кровь, когда конунг изволил гневаться на бывших любимцев. Я еще жив. Я еще командую.

— Все это верно, милостивый государь, — отозвался Меровек с очередным поклоном. Это был безопасный ответ — безопасный и ни к чему не обязывающий. — Пусть судьбы позволят вам командовать мною еще долго. — Это было уже теплее, но незначительно — благосостояние, да и жизнь Меровека находились в прямой зависимости от высоты положения Ратаря.