Гарри Тёртлдав - Тьма надвигается

— И это наши союзники? — взревел кто-то позади Теальдо. — Пожри их силы преисподние, да пусть ими ункерлантцы подавятся!

Если солдат и был излишне расстроен, его можно было понять: выдрать из липкой грязи ногу ему удалось, а вот ботинок — нет.

— Заткнитесь там! — заорал Галафроне. — Не знаете, о чем болтаете, дурачье! Я дрался с ункерлантцами на прошедшей войне вместе с вашими отцами — если вы своих отцов знаете. Думаете, это скверно? Да рядом с ункерлантскими дорогами эта похожа на райские сады безумного герцога Морандо, что под Котигоро, если кто знает. Вот увидите.

Альгарвейский солдат всегда выполняет приказ. Рода продолжала двигаться вперед. Но это не значило, что солдаты придержали языки.

— Мне плевать, какие там в Ункерланте проселки, — убежденно заявил тот рядовой, что потерял башмак в грязи. — Все равно за клятский райский сад эта вонючая лужа не сойдет.

Альгарвейцы упрямо шагали вперед. До назначенного им лагеря они добрались уже после заката. Теальдо изумился, что они вообще пришли к цели. С того момента, как кончилась мостовая, ему казалось, что полк марширует на месте.

Янинские кухари тоже изумились при виде альгарвейцев. Возможно, поэтому выданные солдатам пайки оказались столь же скудными, что и поутру. Торопливо сжевав свою долю, Теальдо устремил взгляд на запад, в сторону Ункерланта. Конунг Свеммель был в ответе за омерзительно прошедший день и за ожидавшую солдата череду дней еще более скверных. С точки зрения Теальдо, подданные конунга должны были за это поплатиться.

— И они поплатятся, — пробормотал он. — Как они поплатятся…

— Пошевеливайтесь, слизняки! — орал Леудаст на рядовых из своего отделения. Быть капралом ему нравилось. Это значило, что он может орать на солдат, а не другие капралы и сержанты — на него. — Быстрей, быстрей, вперед! Думаете, вшивые рыжики станут дожидаться, пока вы задницы подотрете?

Фортвежскую деревню, где стояло на квартирах его отделение, Леудаст покинул без малейшего сожаления. С того дня, когда он и его товарищи расстреляли старосту и его жену, местные жители не чинили вреда ункерлантским солдатам, но ненависть фортвежцев к его соотечественникам от этого не уменьшилась.

Подобно тому, как сливаются в могучую реку ручьи, потоки, речушки, так и разбросанные по сельским квартирам отделения и взводы ункерлантской армии сливались в полки, бригады, дивизии, и неостановимый сланцево-серый поток катился к границе с альгарвейской частью Фортвега. При виде каждого эскадрона кавалерии, конной или единорожьей, что взбивал в пыль недавно просохшие дороги, Леудаст улыбался и довольно кивал. При виде каждого отделения бегемотов, что попадалось на пути, он едва сдерживал приветственный крик и мечтал только, чтобы огромных зверей встречалось побольше.

В полях по обочинам дорог фортвежские крестьяне пахали и сеяли — они делали так веками с тех пор, как их племя вытеснило по большей части кауниан, оставшихся в изоляции, когда нашествие альгарвейцев с дальнего юга разрушило древнюю империю. Фортвежские крестьяне, как могли, делали вид, что не замечают шагающих мимо ункерлантских пехотинцев, — так же, как на востоке, за рубежом, их сородичи отворачивали взгляд от марширующих на запад рыжеволосых солдат.

— В моей родной деревне сейчас тоже пора сева, — заметил Леудаст сержанту Магнульфу. Он потянул носом воздух и вздохнул жалобно. — Нет ничего лучше весеннего ветерка, а? Даже пахнет зелено — понимаешь, о чем я? — словно одним запахом можно урожай вырастить, ни тебе пахать, ни навоз разбрасывать…

— А то я не чую! — Магнульф закатил глаза. — Моя родная деревня стоит намного южней — вообще-то говоря, в паре дней пути от нашего берега реки Гифгорн, а по ту сторону Гифгорна народ себя мнит в первую голову грельцерами, а ункерлантцами — только когда удосужатся вспомнить о Коронном союзе. Там, поди, до сих пор снега лежат, а если нет, так, небось, распутица. Просохнет земля, и начинаешь пуп рвать. Не до всякой ерунды, вроде того, чтобы воздухом питаться.

— Я же не говорю, что правда так можно! — запротестовал Леудаст. — Говорю, запах этакий… а ну тебя!

Магнульф, как любой сержант, достойный своих нашивок, от природы неспособен был распознать оборот речи. А вот грубую шутку он мог разглядеть везде. Вот и сейчас он расхохотался, указывая на отряд ункерлантских кавалеристов, проскакавших по свежевспаханному полю какого-то фортвежца.

— О-хох-хо! Теперь злосчастному кошкину сыну все заново переделывать! Хо-хо!

Леудаст тоже фыркнул; несчастья фортвежского землепашца его не трогали.

— Хотел бы я, чтобы не единороги это были, а бегемоты, — заметил он.

— Да, было б здорово, — согласился Магнульф с ухмылкой. — Вот ямины бы за ними остались!

Леудаст мечтал видеть вокруг побольше бегемотов вовсе не по этой причине. На протяжении всей фортвежской кампании и позже, в сокрушительных победах над Валмиерой и Елгавой, бегемоты играли ключевую роль в действиях альгарвейцев. Об этом твердили все. Прошлым летом и осенью Леудаст немало времени провел на учениях, где вражеских бегемотов изображали старые клячи. И чем больше огромных чудовищ с ункерлантскими экипажами на спинах встречалось ему, тем спокойней на сердце было у солдата.

На ходу капрал поглядывал в небо и склонял голову к плечу, прислушиваясь, не разнесутся ли в вышине хриплые крики драконов. Крылатых ящеров, как и бегемотов, он видел немало, но меньше, чем хотелось бы.

— Скажи спасибо, что драконы не налетают с востока, — намекнул сержант, когда Леудаст сказал ему об этом. — Мы слишком близко подошли к границе. Будем надеяться, что застанем рыжиков врасплох.

— Будем надеяться, — повторил Леудаст не слишком несчастным, как он надеялся, голосом. — До сих пор это никому не удавалось.

Магнульф сплюнул в грязь.

— Они надевают башмаки по одному, как и мы. Не забывай, — он пихнул Леудаста локтем, — будь они такими великими воителями, как думают, разве продули бы Шестилетнюю войну? Ну что, прав я?

— Правы, сержант, где тут спорить.

Леудаст двинулся дальше. На душе у него стало полегче — немного. Спина болела. Ноги болели. Солдату отчаянно хотелось, чтобы печатники конунга Свеммеля никогда не заглянули в его деревню. В последнее время ему часто этого хотелось. Отчего — силы горние ведают, потому что проку от таких желаний не было никакого.

В тот вечер полк остановился лагерем в поле. Фортвежцам из соседней деревни придется поутру заново перепахивать землю — и заниматься тем же самым всякий раз после того, как на восток проследует очередное подразделение ункерлантской армии. Леудаст не страдал бессонницей из-за приключившегося с ними несчастья или оттого, что в котлах на полевой кухне откуда-то взялись куры и барашки. Леудаст вообще бессонницей не страдал. Едва убедившись вместе с сержантом, что отделение заняло положенное место и дезертиров не нашлось, капрал завернулся в одеяло и тут же задремал. Проснуться он собирался не раньше, чем в глаза ему заглянет встающее солнце.