Татьяна Каменская - Ожидание

— Жизнь Женщины — Ожидание! Жди! — был ответ, и он был понятен ей как никогда.

Замирая, Она вслушивалась в эти слова, хотя не знала, соглашаться ей или нет. Но ду-ша её успокаивалась. Вставало солнце, наступал новый день, и музыка Жизни начинала звучать всё громче и громче. И вдруг, взметнув вверх руки, извиваясь всем своим те-лом в такт таинственной музыки, Она понеслась вперёд, не разбирая дороги. Колючки впивались ей в подошвы ног, царапали до крови кожу, острые камни сбивали пальцы в кровь, палящее солнце нещадно обжигало лицо, но Она шла не останавливаясь, при-подняв одной рукой подол своего диковинного сарафанчика, по низу которого цвели, словно живые, яркие цветы чертополоха. Она шла вперёд!

ГЛАВА 52.

Вот и снова она попала в очень "интересную историю". И конечно, её мама как обыч-но оказалась права. Недаром в последнее время она всё время смотрела с подозрением на Нику. Беременная! Смешно? Да, конечно, это было бы даже смешно, если бы не было всё так грустно. Ведь срок уже довольно большой!

Пожилая женщина — гинеколог, с сожалением смотрела на Нику поверх очков и уко-ризненно качала головой:

— Поздно милочка, поздно спохватились. Неужели вы не чувствовали ничего, никаких признаков?

А, в самом деле? Неужели она так глупа, что словно маленькая наивная девочка не ду-мала ни о чём? Ведь она знала, что пусть даже ошибся тест, но что-то же было стран-ное в её организме, наводящее на мысль…

Хотя почему она была так глупа на этот счёт7 А, может ей это надо было, как и в тот раз, в первый… Тем более узнав, что у Володи не должно быть детей. Нет, нет! Она не со-бирается тянуть Володю к себе насильно. Она даже не скажет ему о ребёнке. И пусть он ушёл от неё навсегда, пусть! Она не станет докучать ему и ждать его. Всё, молодость прошла! И не стоит всё начинать сызнова. Хотя ребёнок, это опять начало! Только чего?

Но ведь она беременна, и это не шутка! Значит…чудо возможно в жизни?

Ещё с детства она помнит рассказы тёти Фани о дяде Вани, её муже, который умер так рано оттого, что не выдержало сердце, надорванное в концлагере, куда он попал в пер-вый год войны. Узник Бухенвальда! Что может быть страшнее и ужаснее этого "комбина-та человеческих жизней и смертей". Дяде Ване повезло больше других, его не сожгли в крематории, не содрали с него кожу для абажура, или для сумочки жены коменданта. Он не умер от голода, и не подох, как подопытный кролик, корчась в предсмертных му-ках от страшной вакцины, что испытывали в секретных лабораториях концлагеря. Ему крупно повезло, что его не успели расстрелять и сжечь в печи, перед наступлением советс — ких войск. Он остался жить, двухметровый красавец мужчина, которому ещё не было двадцати лет, и у которого совсем не было здоровья…

Уже позже тётя Фаня рассказывала Нике, что её муж долго лечился после концлагеря, пока не попал к одному врачу… Это была молодая женщина врач. Видимо она была сумасшедшей, или просто одержима своей работой, что решила из безнадёжно больного мужчины сделать вполне здорового, полноценного, к которому вернулась бы мужская сила…

— А может, она просто влюбилась в вашего дядю Ваню? — наивно спрашивала Ника, которая совсем не знала мужа тёти. Он умер, когда ей был всего лишь годик.

— Не знаю! — вздыхала тётя Фаня, пожимая плечами. — Это было до того, как мы встре-тились с ним. Женщина-врач была замужем за профессором, сама готовилась к диссер-тации. Я многого не знаю, и быть может, не хотела знать. Хотя, со слов Ивана, как я поня-ла, условием его выписки из госпиталя служила ночь, проведённая с доктором…

— Он с ней спал? — поразилась тогда Ника. — А, как-же муж…

— Он был намного старше её… и видимо, очень понятливый…А после той ночи Ива-на выписали из госпиталя… и он приехал в Керкен.

— А врач? — почему-то не успокоилась Ника.

— А она говорят, родила ребёнка…копия похожего на моего Ваню.

— А потом? — не унималась Ника.

— А потом мы встретились и поженились…

— А ребёнок… — опять спрашивала Ника, словно не замечая, как менялось лицо её тети, как наливались слезой её черные глаза, как подрагивали её губы, словно обнажая ту борьбу, что вела в душе сама с собой эта женщина.

Ника помнит, как она, ещё по-юношески жестокая, с интересом ждала ответа, и, нако-нец, запинаясь, тётя выдавливала из себя:

— У меня тоже, когда-то был бы ребёнок… если бы…если бы…

Ника до сих пор помнит горечь в словах тёти Фани, и её глаза, уже просохшие от набе-жавших слёз, сухие и жёсткие, в которых застыло странное спокойствие. Она помнит, как поднявшись со ступеньки крыльца, на котором они сидели, тётя Фаня медленно побрела было в сад, но, обернувшись, внимательно посмотрела на Нику и тихо произнесла:

— Запомни, Вероничка, ничего в жизни не проходит так просто. За всё мы платим, и особенно за наши грехи и проступки молодости, и порой очень жестоко платим… Запомни это, девочка! А насчёт моего Вани…Наверное так Бог рассудил, что — бы у него родился сын. Это ли не подарок судьбы. Значит, так должно было быть…

…Гера вбежала на кухню так стремительно, что Ника, которая стояла у плиты, ис-пуганно вздрогнула и укоризненно покачала головой.

— Ты меня напугала! Неужели тише нельзя бегать, ты ведь уже взрослая!

Но Гера, подскочив к матери, обняла её за шею и чмокнула в щеку:

— Мамуль, можешь меня поздравить! Сдала все экзамены на отлично, учебники тоже сдала в библиотеку, и теперь я готовенькая к отдыху!

Ника невозмутимо произнесла:

— Прекрасно! Теперь можно спокойно собираться в отпуск. Горячее солнце, и холодная вода уже ждут нас!

— Я никогда ещё не видела море! — мечтательно протянула Гера, наливая в тарелку суп.

Ника удивлённо уставилась на дочь, хотела ей что-то сказать, но лишь вздохнула, и опять склонилась над плитой.

А через неделю, подобрав все свои дела, оставив кучу наказов и пожеланий девчатам продавцам, попрощавшись с матерью, которая категорически отказалась куда-то ехать, они втроём садились в поезд.

Июньская ночь была тёплой, хотя иногда налетал прохладный ветерок и заставлял плот-нее запахивать тонкую ветровку.

— Не замёрз? — спрашивала Ника сына.

Несмотря на столь поздний час, Данил, кажется, совсем не хочет спать. Он отрицательно качает головой, в тоже время, отворачивая в сторону лицо, стараясь укрыться от нале-тевшего порыва ночного прохладного ветра. Ника подталкивает сына ближе к вагону, дверь которого, наконец, распахивается, и молодой весёлый казах- проводник, соскакивая с подножки вагона, треплет Данила по вихрастой голове и восклицает:

— Э, парень, да ты совсем холодный!

И расталкивая толпу, возникшую у дверей, весело кричит:

— Пустите ребёнка в тепло!

Ника улыбается. Она знает, что сейчас они будут ехать в душном жарком вагоне, но скоро, очень скоро они окунутся в настоящую жару. Жару Керкена! Только туда стре-мится сейчас её душа. Пять долгих лет не была она там, и только в последнее время, впервые, она так резко почувствовала горечь тоски и разлуки…